Чем мог так не глянуться высокому начальству Берест, не очень-то понятно еще и потому, что именно он ночью 1 мая обеспечивал успешное выполнение миссии, возложенной на засидевшихся в штабном обозе М. Егорова и М. Кантарию.
Но, видимо, тем и не глянулся, что был невольным свидетелем истинных обстоятельств этого водружения.
Берест, кстати, об этих обстоятельствах после войны не очень-то распространялся.
Иное дело К. Самсонов. В наградных делах ни он, ни его подразделение забыты не были. И это справедливо! Но зачем уже в послевоенные годы некоторым историографам потребовалось «перевести» М. Егорова и М. Кантарию из родного 756-го полка в «самсоновский» батальон – тоже вопрос интересный. Возможно, так было удобнее «сценаристам» из Главного политического управления. Самсонов в роли «третьего» к двум «главным знаменосцам» подходил гораздо больше того же Неустроева. Старший лейтенант был высок и фактурен. Капитан Неустроев мелковат и прихрамывал. Самсонов учился в Москве, в академии и был, что называется, всегда под рукой. Неустроева же после войны отправили подальше в глубинку. Видно, накрепко запомнили его малоудачную для Главпура лекционную поездку на Урал и упрямое желание говорить, как все было на самом деле.
Самсонов в этом плане был несравненно «гибче». Поэтому лет десять после войны он, Егоров и Кантария вместе ездили по «европам», выступали с воспоминаниями. А в 1965 г ., на параде, посвященном 20-летию Победы, опять же втроем, гордо пронесли Знамя № 5 по Красной площади.
«По местам стоять!»
У современного читателя при знакомстве с этой историей может возникнуть впечатление, что самым больным для ее непосредственных участников являлся «наградной вопрос». Однако ни во время войны, ни тем более после – у воевавших «на передке» отношение к орденам и медалям было более чем спокойным. Сошлюсь для примера на отношение к ним моего собственного отца и бывавших в нашем доме его однополчан. Они более или менее выделяли награды, полученные в первую половину войны. А к полученным в 1944—1945 гг. относились с нескрываемой иронией, объясняя, что в этот период в их, например, полку награждали чуть ли побатальонно и даже поротно. Командование скупилось лишь в отношении тех, кто побывал в плену или окружении. Что, кстати, отец и его товарищи считали вопиющей несправедливостью, потому что в бою эти хлебнувшие особого лиха на войне бойцы часто действовали лучше многих других.
Еще меньше «всласть» повоевавшие бряцали медалями в послевоенные годы. Продолжавшие служить в армии, правда, еще придавали какое-то значение «иконостасу» на мундире. А демобилизованные старались поскорее все забыть. И были озабочены не орденами, а учебой или работой. К регалиям и военным воспоминаниям обратились много позже, когда, став ветеранами, попытались жить прошлым. Причем только той его частью, которая нравилась. Но и тогда настоящие фронтовики награды надевали лишь в особых случаях. Считая при этом, что ничем не лучше других сверстников, потому что воевала почти вся страна, а уж большая часть мужиков – точно. Так что не в «цацках» дело…
Не в «цацках» было дело и для большинства наших героев – рядовых участников штурма Рейхстага. Просто их больно задевала несправедливость и совершенно беспардонная начальственная ложь. Можно представить, какие чувства вызывала у непосредственных участников событий опубликованная 2 апреля 1946 г . в газете «Победитель» статья «Штурм Рейхстага» полковника Зинченко, у которого Егоров и Кантария около 14.00 врывались в Рейхстаг и водружали на его куполе знамя. Или публикация от 28 апреля того же года в газете 1-го Белорусского фронта «Красная Армия», в которой член Военного совета 3-й ударной армии генерал-майор А. Литвинов сдвигал бои в Рейхстаге аж на вечер 29-го числа. А ведь еще существовал и царил во всех официальных материалах исторический приказ № 6 за подписью Жукова, коим подкрепляли совершенно недостоверные публикации, шедшие сплошным потоком не только в армейских многотиражках, но и в центральной прессе. Конечно, в своем солдатском кругу не молчали. Находились и те, кто пытался что-то доказать и повыше. Но в этом случае сразу же оказывались в ситуации, когда одиноко звучащее солдатское слово правды должно было замирать по команде более старшего по чину.
Первый совершенно безрезультатный опыт такого неравного соперничества получил младший сержант М. Минин. Из его рассказа автору данной книги: «В конце мая – начале июня 1945 г . по рекомендации командования нашего разведдивизиона мною были написаны краткие воспоминания об участии добровольческой штурмовой группы В. Макова в штурме Рейхстага и водружении ею первого красного знамени на крыше Рейхстага в корону бронзовой великанши. Предполагалось, что лучшие воспоминания о штурме Берлина будут опубликованы в специальном сборнике.
Примерно месяц спустя после этого я был вызван в штаб разведдивизиона для телефонного разговора с офицером штаба 3-й ударной армии. Капитан по званию – как он представился – со мной, сержантом, разговаривал как с равным. Сердечно и откровенно похвалил мои воспоминания. Но при этом выразил недоумение, почему я указал время начала решающего штурма – «вечер 30.04.45», а не 14.25.
Я разъяснил, что события мною освещены так, как они были в реальной действительности. Для более подробного разъяснения обстановки предложил капитану или вызвать меня в штаб 3-й ударной армии, или приехать самому к нам в разведдивизион.
Вскоре такая встреча состоялась в нашем штабе. И мой собеседник был неприятно поражен крайне необъективной позицией, занятой старшими военачальниками и политорганами армии… »
Никаких более осязаемых результатов этот разговор с капитаном далее не имел. Упомянутый Мининым сборник «Штурм Берлина» вышел в «Воениздате» в 1948 г . Заметок сержанта там, естественно, не оказалось. Зато были включены воспоминания И. Съянова, Ф. Зинченко и С. Переверткина с «правильным временем» и «правильными героями». Двое последних, в частности, сообщали, что батальоны Неустроева и Давыдова ворвались в Рейхстаг днем 30.04.45, «но были там отрезаны». А вот «вечером в Рейхстаг ворвались уже основные силы 150-й и 171-й дивизий».
О самом Минине, равно как и о его товарищах – Лисименко, Загитове и Боброве, наверху словно забыли. И по тем временам можно сказать: нет худа без добра. Потому что двоих первых никто не стал теребить на гражданке. А Минин и Лисименко благополучно продолжили свою срочную службу в разведдивизионе. Знавшее правду их непосредственное начальство – командование и политработники артдивизиона – с уважением относились к героям-добровольцам штурма Рейхстага. Но защитить их честь, достоинство и уж тем более утвердить правду были явно не в силах. Один раз попытался что-то сделать агитатор политотдела бригады майор Зеленин. На одном из совещаний он выступил с осуждением очередной необъективной информации в печати. И сразу подвергся остракизму со стороны старших политработников и командиров, которые тут же обвинили майора в стремлении ревизовать «истину в последней инстанции», изложенную в приказе № 6.
К тому времени число неудачных попыток Минина достигло двух. В июне 1946 г . он написал письмо в «Правду», чистосердечно полагая, что уже где-где, а в главном печатном органе партии факты будут проверены и истина восторжествует. Через месяц редакция «Правды» прислала уведомление (оно хранится в семейном архиве М. П. Минина), в котором сообщалось, что его письмо переправлено в приемную Министерства Вооруженных Сил СССР. Учитывая, что министром тогда был сам товарищ Сталин, сержант сильно рисковал. Генералиссимус, правда, вряд ли стал бы заниматься письмом простого солдата. А вот его ушлые заместители, знающие, что такое «утвержденное Кремлем слово», могли жестоко осадить не в меру настырного правдолюба. Но, к счастью, видно, и у них до его послания руки не дошли. А вниз ушел лишь некий отзвук (письмо на рассмотрении у самого…), в результате чего безосновательно обнадеженное командование артдивизиона вновь написало на Минина и Лисименко (напомню, что Загитов и Бобров уже демобилизовались) наградные представления на «Героя». Глубокой осенью 1946 г ., так и не получив ни внятного ответа на свое письмо, ни реакции на бесследно канувшие словно в Лету наградные представления, Михаил Минин после истечения установленного срока службы был демобилизован…
