– Я не поэтому плачу. Я уже по другому плачу. Я тебе столько навредила! Мне рассказали, какая я плохая. Но теперь я тебя защищать буду, если не прогонишь.
Под строгим… нет, скорее безразличным оком Ивана Ивановича Леденцов чувствовал себя неуютно.
– Марш умываться, - скомандовал Емельян Павлович. - Ты самая лучшая и ни в чём не виновата. А будешь реветь, замуж не возьму.
Это был плохой ход. Только через десять минут изревевшаяСя досуха Катенька покинула мокрое плечо Леденцова.
– Значит, - сказал он Портнову, услышав звук включённого крана, - она теперь компенсатор.
Иван Иванович молча наклонил голову.
– Неужели эта бедняжка и была тем самым мерзавцем, от которого я должен спасти Вселенную? Слушайте, я не специалист в этих ваших трансцендентных штуках, но по поводу Катеньки вы явно перестраховались. Какая там Вселенная? Она только себе могла навредить. Ну и мне, наверное.
– Вы совершенно правы, - перебил его Иван Иванович, - она не могла. Это была так, разминка. Бой с тенью. Завтра мы начнём готовиться к настоящему сопернику. И разрешите вас поздравить, у вас очаровательная невеста.
Последние слова Катенька, судя по всему, расслышала, потому что из ванной показалась очаровательная мокрая рожица и показала очаровательный розовый язык.
29
Всю дорогу домой невеста прыгала на сиденье, как заводной чёртик. Катенька несла замечательную чушь обо всём на свете: о погоде и недостроенной церкви, о глупых сотрудницах и пирожках с капустой, о нахальном Саньке и милом Иване Ивановиче. Когда въезжали во двор, она немного притихла и стала поглядывать на Леденцова вопросительно.
Емельян Павлович решил не издеваться над бедной девочкой и объявил без церемоний:
– Сегодня я ночую у тебя. Не будешь же ты переезжать на ночь глядя. В холодильнике есть чего-нибудь?
– Куда переезжать? - спросила Катенька и затаила дыхание.
– Ко мне, конечно! У меня нормальная трёхкомнатная квартира, мы там замечательно разместимся. Ты мне зубы не заговаривай. У меня такое ощущение, что завтра утром ты же потребуешь от меня высококалорийной еды.
– Палыч! - завопила избранница и перестала заговаривать зубы.
Вместо этого она принялась их зацеловывать.
– Понимаешь, - трещала Катенька, пока Емельян Павлович выволакивал её на улицу, - я думала, это ты так, чтобы меня утешить. А сам сейчас скажешь "Пока" и поедешь к себе. А я тут останусь. А ты…
Невеста замерла на полутреске и уставилась на номера леденцовской машины.
– Что-нибудь не так? - спросил Емельян Павлович.
– У тебя номер счастливый. Смотри: 74-83. Семь плюс четыре - одиннадцать. Восемь плюс три тоже одиннадцать. Как я раньше не замечала?
– Да? Ну и хорошо.
– Обожди, - сказала Катенька и тут же выдала противоположное указание, - пошли за мной!
Леденцов еле успел поставить машину на сигнализацию. Катенька жила в старом панельном доме без лифта, поэтому четыре пролёта лестницы пришлось преодолевать вприпрыжку.
– Вот! - хозяйка, не разуваясь и не требуя этого от гостя, протащила Леденцова в комнату. - Смотри!
На стене криво висела приколотая кнопкой бумажка. На бумажке было написано: "38-02".
– А это счастливый? - с надеждой спросила Катенька.
– Если я правильно помню арифметику - нет. Три плюс восемь будет…
– Да не обязательно плюс! Что ты пристал к этому плюсу? Есть ещё минус, умножить… ну, много там всего! Корень, логарифм!
– Честно говоря, - признался Емельян Павлович, - не очень помню, что такое логарифм.
– Производная интеграла, - не задумываясь, сказала Катенька. - Короче, думай пока, а я пошла готовить ужин. Вернусь - чтобы всё было придумано!
Леденцов взял лист бумаги и попытался что-нибудь сделать с цифрами. Через пять минут он появился на кухне и задумчиво произнёс:
– Кажется, нашёл. Восемь плюс три - одиннадцать, то есть две единицы. Единица плюс единица - два.
– Нечестно, - заявила Катенька, которая жарила и жевала одновременно, - нужно в одно действие. Иди и думай. Я в тебя верю.
Нельзя сказать, чтобы вера избранницы окрылила Леденцова, но расстраивать её не хотелось, а ужин ещё не был готов. Он вернулся в комнату и принялся изучать Цифры. Три и восемь… Как-то они были связаны… Что-то из программирования… Сисадмин Володька, длинная его Душа, что-то рассказывал. Емельяна Павловича озарило: "Двоичная система! Два в степени три даёт восьмёрку!".
Катенька появилась с подносом в руках через пятнадцать минут. Поднос благоухал так, что Леденцов немедленно проголодался. Он полез было за тарелкой, но Катенька рыкнула:
– Положь еду! Ты пример решил?
– Да решил, решил! Вкусно как пахнет! Это чего?
– Это того! Показывай, что ты там нарешал?
– Элементарно, - Емельян Павлович протянул Катеньке исписанный лист, - корень третьей степени из восьми равен двум. Всё сходится.
Катенька, которая вынуждена была поставить поднос на журнальный столик, довольно долго пялилась в бумажку. Подозрительное выражение не сходило у неё с лица.
– А не врёшь? - сказала она. - Бывает такое: "корень третьей степени"?
– Мгм, - ответил Леденцов.
– Куда ты жрёшь? - спохватилась Катенька. - Сначала шампанское. Вон там в шкафу должно быть ещё с Нового года. Будем обмывать. Бегом пошёл за шампанским.
Она вырвала индюшачью котлету из зубов Леденцова (в самом прямом смысле) и вытолкала его из-за стола. Шампанское оказалось тёплым и поэтому попало не столько в бокалы, сколько на хохочущих Катю и Емельяна Павловича.
– Ну что, - сказал Леденцов, утирая слёзы, - за помолвку?
– Не только, - ответила Катенька. - Зато, что теперь у нас всё будет хорошо.
Часть 2. ТЕНЬ БОЯ
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.
Гёте "Фауст"
1
Свадьбу Леденцовы сыграли только через полгода, в октябре. Емельян Павлович был готов расписаться хоть на следующий день после помолвки, но Катенька необъяснимо - а когда у неё что-нибудь было объяснимо? - упёрлась и откладывала дату подачи заявления. Жених с трудом настоял на том, чтобы она переехала к нему жить. Катенька держалась до последнего, и Емельян Павлович впал в отчаяние. Применять к ней внутреннюю силу он не хотел. Ему не давало покоя чувство вины за ту ночь, когда он превращал Катеньку из "отбойника" в компенсатора. Логика успокаивала Леденцова, повторяла снова и снова, что он сделал только лучше, что он был хирургом, удалившим у любимой женщины злокачественную опухоль. Емельян Павлович представлял себя в роли хирурга, который режет Катенькино хрупкое тело, и содрогался.
