– Я почти не знал его. Показался несколько жеманным. Мне он не особенно понравился.
– Был он привлекателен для женщин?
– Для одних – да. Другим бы захотелось плеваться.
– Что ж, миссис Грейл, видимо, находила его привлекательным. Появлялась с ним в обществе.
– Кто знает, может быть, она появляется в обществе с целой сотней мужчин. А вернуть ожерелье теперь будет почти невозможно.
– Почему?
Я встал, подошел к стене и сильно хлопнул по ней ладонью. Стук машинки за стеной на секунду стих, потом возобновился. Я поглядел из открытого окна на кофейню между нашим зданием и отелем «Мэншн-Хаус». Оттуда доносился сильный запах кофе. Вернувшись к столу, я убрал бутылку обратно в тумбу, закрыл дверцу и сел. В восьмой или девятый раз зажег трубку и пристально уставился поверх не особенно чистого стакана в серьезное и честное лицо мисс Риордан.
Это лицо не могло не нравиться. Все женщины почему-то красились в блондинок, но ей эти ухищрения были ни к чему. Я улыбнулся:
– Послушайте, Анни. Убийство Марриотта было грубой ошибкой. Грабители не могли совершить ничего подобного. Видимо, какой-то идиот, взятый для подстраховки, потерял голову. Марриотт сделал неосторожное движение, а этот подонок пристукнул его, притом так быстро, что ему не смогли помешать. Это организованная банда, получающая сведения о драгоценностях и о маршрутах женщин, которые их носят. Бандиты запрашивают умеренную цену и ведут, так сказать, честную игру. Но внезапное убийство никак не входило в их планы. Думаю, что убийца давно уже мертв и находится в глубинах Тихого океана с привязанным к ногам грузом, а ожерелье либо утоплено вместе с ним, либо грабители прознали о его подлинной стоимости и упрятали куда-нибудь, где оно пролежит долгое время – может быть, годы, – прежде чем его посмеют извлечь. Или же, если это крупная банда, оно может оказаться на краю света. Восемь тысяч – слишком низкая цена, если они знали подлинную стоимость этого нефрита. Но только продать его было бы трудно. Уверен я в одном – они не собирались никого убивать.
Анна Риордан слушала меня с восхищенным выражением, чуть приоткрыв рот, словно перед ней сидел далай-лама.
Когда я умолк, она медленно сомкнула губы и кивнула:
– Вы просто чудо. – Голос ее был негромким. – Хоть и слегка не в себе.
Поднявшись, она взяла со стола сумочку.
– Так поедете вы к миссис Грейл или нет?
– Рэнделл не может мне запретить – раз инициатива исходит от нее.
– Прекрасно. Я побываю еще в одном отделе светской хроники и, если удастся, раздобуду побольше сведений о Грейлах. И о ее романах с мужчинами. У нее должны быть романы, не так ли?
Обрамленное золотистыми волосами лицо было задумчивым.
– А у кого их нет? – фыркнул я.
– У меня не бывало. Право же.
Я зажал себе ладонью рот. Мисс Риордан негодующе взглянула на меня и устремилась к двери.
– Вы кое-что забыли, – сказал я.
Она остановилась, обернулась:
– Что же? – и окинула взглядом весь стол.
– Прекрасно знаете что.
Мисс Риордан вернулась к столу и с серьезным видом наклонилась ко мне:
– С какой стати им расправляться с убийцей Марриотта, если они избегают убийств?
– Потому что, – сказал я, – он, скорее всего, из тех, кто может попасться и заговорить, когда его лишат наркотика. А человека, привезшего выкуп, убивать они бы не стали.
– Почему вы уверены, что убийца – наркоман?
– Я не уверен. Просто предположил. Большинство подонков балуются наркотиками.
– А-а. – Мисс Риордан выпрямилась, улыбнулась и кивнула. – Должно быть, вы имеете в виду это. – И, быстро сунув руку в сумочку, выложила на стол небольшой бумажный пакет.
Я взял его, осторожно снял резиновую ленту и развернул. Там лежали три толстые папиросы. Я посмотрел на нее и ничего не сказал.
– Понимаю, брать их не следовало, – сказала она еле слышно. – Но я знала, что там марихуана. Обычно ее завертывают в самокрутки, но в Бэй-Сити с недавних пор прибегают к этому способу. Я уже видела несколько таких же. И решила, что будет нехорошо, если беднягу найдут мертвым с марихуаной в кармане.
– Тогда нужно было взять и портсигар, – невозмутимо сказал я. – В нем осталась пыль. И то, что он пуст, показалось подозрительным.
– Рядом были вы, и я не могла. Я… хотела вернуться и взять его. Но побоялась. Неприятностей у вас из-за этого не было?
– Нет, – солгал я. – С какой стати?
– Очень рада, – задумчиво сказала мисс Риордан.
– Почему вы их не выбросили?
Прижав сумочку к боку, она задумалась, ее нелепая широкополая шляпка еще больше сползла набок и закрыла один глаз.
– Наверное, потому, что я дочь полицейского, – сказала наконец Анна. – Улики не выбрасывают.
Улыбка ее была робкой, виноватой, щеки покраснели. Я пожал плечами.
– Что ж… – Слова ее повисли в воздухе, будто табачный дым в закрытой комнате. Рот остался полуоткрытым; я молчал. Краска на ее лице стала ярче. – Очень извиняюсь. Делать этого не следовало.
Я пропустил мимо ушей и эти слова.
Мисс Риордан бросилась к двери и вышла.
14
Я потрогал пальцем одну из папирос, потом аккуратно сложил их в ряд и откинулся на спинку стула. «Улики не выбрасывают». Стало быть, это улики. Свидетельствующие о чем? Что человек, стремящийся ко всему экзотичному, время от времени выкуривал косячок. С другой стороны, марихуану курят многие бандиты, а также многие музыканты, школьники и милые девушки, которые на все махнули рукой. Американский гашиш. Конопля неприхотлива, может расти где угодно. Высевать ее теперь запрещено законом. Много это значит в такой большой стране, как США.
Я сидел, покуривая трубку, и прислушивался к стуку машинки за стеной, щелканью светофора на Голливудском бульваре и весеннему шелесту в воздухе, напоминающему шорох бумажного мешка о бетонный тротуар.
Папиросы большие, а марихуана – лист грубый. Индийская конопля. Американский гашиш. Улика. Господи, ну и шляпки носят женщины! Голова у меня болела. Черт с ней.
Я достал перочинный нож, открыл маленькое острое лезвие, которым не чистил трубки, и взял одну папиросу. Полицейский эксперт разрезал бы ее вдоль и для начала разглядел содержимое под микроскопом. Там случайно могло оказаться что-то необычное. Маловероятно, но какого черта, ему-то платят оклад.
Я разрезал папиросу вдоль. Мундштук резался с трудом. Ничего, парень я крепкий и в конце концов справился с этим. Сопротивляться было бесполезно.
Из мундштука выпали блестящие кусочки тонкого скрученного картона. На них были какие-то буквы. Я выпрямился и попытался сложить их как нужно, но они скользили по столу. Я взял еще одну папиросу и заглянул в мундштук. Потом стал орудовать лезвием уже по-другому. Бумага была тонкой, прощупывались крошки того, что находилось под ней. Я осторожно откромсал мундштук и совсем уж осторожно надрезал его вдоль, ровно насколько требовалось. Вскрыл его, там была такая же карточка, на сей раз целая.
