– Доктор Сондерборг?
Рэнделл развел руками:
– Весь дом пуст. Туда потихоньку отправились люди из окружной прокуратуры. Не уведомляя полицию Бэй-Сити. Дом заперт. Они, разумеется, проникли внутрь. Кто-то второпях пытался уничтожить все следы, но отпечатки пальцев сохранились – и немало. Чтобы разобраться с ними, потребуется неделя. Сейчас идет работа над встроенным сейфом. Возможно, там хранились наркотики – и прочее. Думаю, этот Сондерборг уже попадался, не здесь, где-нибудь в другом месте, за аборты, или лечение огнестрельных ран, или изменение рисунка кожи на пальцах, или противозаконное использование наркотиков. Если его преступление попадет под федеральную юрисдикцию, нам это будет очень на руку.
– Он назвался врачом, – сказал я.
Рэнделл пожал плечами:
– Может, в прошлом он врач. Может, именует себя так с полным правом, поскольку ни разу не был осужден. Один тип сейчас занимается врачебной деятельностью неподалеку от Палм-Спрингса, хотя его пять лет назад судили в Голливуде за торговлю наркотиками. Он был явно виновен – но вмешались покровители. Его оправдали. Еще вопросы есть?
– Что вам известно о Брюнете – если это не секрет?
– Брюнет – игрок. Он делает большие деньги. Не привлекая к себе особого внимания.
– Хорошо, – сказал я и поднялся. – Все это звучит убедительно. Однако нисколько не приближает нас к шайке, убившей Марриотта.
– Я не вправе рассказывать вам все, Марло.
– Я этого и не жду. Между прочим, Джесси Флориан сказала мне – при второй встрече, – что была служанкой в семье Марриотта, потому он и посылал ей деньги. Это чем-нибудь подтверждается?
– Да. Письмами в его сейфе, где она благодарит его и утверждает то же самое. – Казалось, Рэнделл вот-вот выйдет из себя. – Ну а теперь, черт возьми, может, все-таки отправитесь домой и перестанете соваться не в свои дела?
– Очень мило с его стороны так бережно относиться к письмам, не правда ли?
Рэнделл вскинул глаза так, что взгляд их остановился на моем лбу. Потом чуть опустил веки. Так он смотрел на меня долгих десять секунд. Потом улыбнулся. В тот день он улыбался слишком часто. Израсходовал недельный запас улыбок.
– У меня есть теория на этот счет, – сказал он. – Шаткая, но основанная на свойствах человеческой натуры. Марриотт был шантажистом и не чувствовал себя в безопасности. Каждый проходимец в известной мере азартный игрок, каждый игрок в известной мере суеверен. Мне кажется, Джесси Флориан была его талисманом. Пока он заботился о ней, с ним ничего не должно было случиться.
Я оглянулся и посмотрел на жука с розовой головкой. Он уже побывал в двух углах комнаты и теперь с безутешным видом направлялся к третьему. Я взял его, посадил на платок и отнес снова на стол.
– Посмотрите, – сказал я. – Ваш кабинет расположен на восемнадцатом этаже. И этот жучок вскарабкался сюда лишь затем, чтобы обрести друга. В моем лице. Это мой талисман.
Я бережно завернул жука в платок и сунул в карман пиджака.
Рэнделл вытаращил глаза, пошевелил губами, но не произнес ни слова.
– Интересно, чьим талисманом был Марриотт, – сказал я.
– Не вашим, приятель.
Голос Рэнделла звучал язвительно – враждебно-язвительно.
– Может быть, и не вашим.
Мой голос был обычным. Я вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.
Спустившись на скоростном лифте, я вышел на крыльцо муниципалитета, прошагал вниз к цветочным клумбам и осторожно посадил жука под куст.
В такси по дороге домой я размышлял, сколько ему потребуется времени, чтобы снова взобраться в отдел расследования убийств.
Я вывел свою машину из гаража, расположенного за домом, пообедал в Голливуде и отправился в Бэй-Сити. Был прекрасный солнечный нежаркий день. С бульвара Аргуэлло я свернул на Третью стрит и подкатил к зданию муниципалитета.
32
Для столь процветающего города выглядело оно захудалым. Казалось перенесенным откуда-то из библейского пояса
[18]. На каменном барьере, окружающем газон, уже заросший свинороем, преспокойно восседала в ряд целая свора бродяг. Над тремя этажами здания высилась колокольня с еще не снятым колоколом. Видимо, в добрые старые времена его звоном сзывали добровольную пожарную команду.
Потрескавшиеся дорожка и ступени вели к распахнутым дверям, где кучка явных завсегдатаев муниципалитета ждала какого-нибудь происшествия, чтобы так или иначе нагреть на нем руки. У всех были солидные животики, пристальные взгляды, шикарная одежда и дурные манеры. Пропуская меня, они раздвинулись дюйма на четыре.
Длинный темный коридор не протирался шваброй со времени вступления Мак-Кинли на пост президента
[19]. Деревянная стрелка указывала в сторону стола справок отделения полиции. У коммутатора за обшарпанным деревянным барьером дремал полицейский в форме. Сыщик в штатском, сидящий без пиджака, водрузив толстую ногу на стул, оторвал один глаз от вечерней газеты, плюнул в урну, стоящую в десяти футах, зевнул и сказал, что кабинет начальника на втором этаже в конце коридора.
Второй этаж был светлее и чище, но это не значит, что был светлым и чистым. На последней двери по обращенную к океану сторону висела табличка: «Джон Воск. Начальник полиции. Вход».
За дверью был невысокий деревянный барьер, за барьером полицейский в форме печатал на машинке двумя указательными и одним большим пальцем. Взяв мою карточку, он зевнул, сказал, что спросит, и лениво вошел в дверь из красного дерева с табличкой: «Джон Воск. Начальник полиции. Посторонним вход воспрещен». Выйдя, он приоткрыл дверцу в барьере, приглашая меня войти.
Войдя к начальнику, я притворил дверь кабинета. Большого, прохладного, с выходящими на три стороны окнами. Стол из мореного дуба стоял в глубине, как у Муссолини, и добираться к нему нужно было по громадному синему ковру под немигающим взглядом глаз-бусинок.
Я добрался до стола. Чеканная табличка на нем гласила: «Джон Воск. Начальник полиции». Я решил, что смогу запомнить эту фамилию. Поглядел на сидящего за столом человека. Отнюдь не балбес лопоухий.
Это был невысокий толстяк, с розоватым скальпом, просвечивающим сквозь короткие розоватые волосы. Глаза маленькие, жадные, быстрые, как блохи, с тяжелыми веками. Костюм из коричневой фланели, кофейного цвета рубашка с галстуком, кольцо с бриллиантом, усеянная бриллиантами булавка на лацкане, сложенный платок, торчащий из нагрудного кармана больше, чем на три положенных дюйма.
В пухлой руке начальник держал мою карточку. Просмотрев ее, перевернул, просмотрел оборотную сторону, где ничего не написано, потом опять просмотрел лицевую, положил карточку на стол и прижал бронзовым прессом для бумаг в виде обезьяны, словно хотел быть уверенным, что она не исчезнет.
