– Убери деньги, – сказал Рыжий. – Ты заплатил мне за обратный проезд. Кажется, ты дрейфишь.
Он сжал мне руку. Его ладонь была твердой, теплой и немного влажной.
– Я знаю, что ты дрейфишь, – прошептал он.
– Как-нибудь совладаю с собой, – ответил я.
Рыжий отошел от меня со странным видом, которого при этом освещении нельзя было понять. Я последовал за ним между ящиками и бочонками, через высокий порог железной двери в длинный тусклый проход с судовым запахом. Из него мы вышли на обнесенную поручнями стальную площадку, скользкую от масла, и спустились по стальной лестнице, на которой было трудно удержаться. Теперь неторопливое шипение форсунок заполняло воздух и заглушало остальные звуки. Мы направились к шипению через груды безмолвного железа.
Обогнув угол, мы увидели невысокого грязного итальянца в красной шелковой рубашке, он сидел на скрученном проволокой стуле под свисавшей с потолка лампочкой и читал вечернюю газету с помощью указательного пальца и очков в стальной оправе, видимо доставшихся ему от деда.
Рыжий подошел к нему сзади и негромко сказал:
– Привет, коротыш. Как твои бамбини?
Итальянец испуганно разинул рот и потянулся к вырезу своей красной рубашки. Рыжий оглушил его ударом в челюсть. Потом бережно уложил на пол и стал разрывать полосками красную рубашку.
– Нужно обезвредить его понадежнее, – негромко объяснил Рыжий. – От удара он скоро очухается. Дело в том, что внизу будет слышно, как человек лезет по вентиляционному ходу. А наверху не раздастся ни звука.
Он аккуратно связал итальянца, заткнул ему рот, сложил его очки, сунул в безопасное место, и мы пошли к вентилятору, на котором не было решетки. Я посмотрел вверх и увидел лишь темноту.
– Пока, – сказал я.
– Может, тебе понадобится какая-то помощь.
Я встряхнулся, как морская собака.
– Мне нужна рота морских пехотинцев. Но либо я сделаю все сам, либо не сделаю. Всего.
– Долго ты будешь? – спросил Рыжий. Голос его звучал по-прежнему встревоженно.
– Час или чуть поменьше.
Рыжий взглянул на меня и закусил губу. Потом кивнул.
– Иногда приходится рассчитывать только на себя, – сказал он. – Загляни в тот игорный зал, если будет время.
Он пошел обратно, сделал четыре шага, потом вернулся.
– Этот открытый люк может сослужить тебе службу. Не забывай о нем.
И быстро ушел.
38
По трубе вентилятора навстречу мне несся холодный воздух. До верха было далеко. Через три минуты, показавшиеся часом, я осторожно высунул голову из раструба. Поблизости виднелись серые пятна зачехленных шлюпок. В темноте слышалось негромкое бормотание. Луч прожектора медленно вращался. Шел он с какой-то высокой точки, очевидно с площадки одной из приземистых мачт. Там должен был находиться человек с автоматом, может быть даже с ручным пулеметом. Слабое везение, слабое утешение, если кто-то так любезно бросает незапертым грузовой люк.
В отдалении гудела музыка, словно фальшивящий бас из дешевого приемника. Наверху виднелись мачтовые огни, сквозь туман проглядывало несколько звезд.
Я выбрался наружу, вынул из наплечной кобуры пистолет и прижал рукой к боку. Сделав три осторожных шага, прислушался. Все было спокойно. Негромкий разговор утих, но не из-за меня. И вдруг в темноте и тумане свет каким-то загадочным образом сфокусировался и заблестел на стали пулемета, стоящего на высокой треноге и свисающего через поручень. Возле него стояли двое, они не курили, не шевелились, вскоре опять послышалось их негромкое бормотание, в котором нельзя было разобрать ни слова.
Я слишком долго прислушивался к нему. Чей-то голос отчетливо произнес за моей спиной:
– Прошу прощения, гостям не разрешается выходить на шлюпочную палубу.
Я повернулся, не очень быстро, и взглянул на руки говорившего. Они казались светлыми пятнами, в них не было ничего. Я кивнул, сделал шаг в сторону, и конец шлюпки скрыл нас. Человек осторожно последовал за мной, шагов его по влажной палубе не было слышно.
– Кажется, я заблудился, – сказал я.
– Кажется, да. – У него был бодрый, приятный голос. – Но перед сходным трапом у нас дверь, на ней пружинный замок. Вполне надежный. Раньше там был открытый проход с цепью и медной табличкой. Мы обнаружили, что кое-кто пользовался им.
Говорил он не умолкая, то ли чтобы казаться любезным, то ли с целью протянуть время.
– Должно быть, кто-то оставил дверь незапертой, – сказал я.
Он кивнул, голова его едва возвышалась над моим плечом.
– Но видите ли, что получается. Если кто-то оставил дверь незапертой, босс будет недоволен. Если нет, нам захочется узнать, как вы попали сюда. Я уверен, что вы понимаете.
– Тут и понимать нечего. Давайте спустимся и скажем ему об этом.
– Вы приехали с компанией?
– Да, с очень миловидной.
– И оставались бы при ней.
– Знаете, как бывает – только отвернешься, а другой уже заказывает ей выпивку.
Он засмеялся. Потом кивнул.
Я пригнулся, отпрянул в сторону, и дубинка прошелестела в тихом воздухе долгим, усталым вздохом. Казалось, каждая дубинка в пределах досягаемости автоматически взлетает, метя мне по голове. Рослый мужчина выругался.
– Ну, давайте, смелее, – сказал я.
И громко щелкнул предохранителем.
Иногда даже скверная игра потрясает зрителей. Рослый замер, я видел, как раскачивается дубинка, свисающая с его руки. Тот, с кем я разговаривал, обдумывал все не спеша.
– Этим вы ничего не добьетесь, – рассудительно сказал он. – Покинуть судно вам не удастся.
– Я подумал об этом. Потом решил, что для вас это не будет иметь значения.
Игра так и оставалась скверной.
– Что вам нужно? – негромко спросил он.
– Пистолет у меня громкий, – сказал я. – Но стрелять ему не обязательно. Я хочу поговорить с Брюнетом.
– Брюнет уехал по делам в Сан-Диего.
– Поговорю с тем, кто его замещает.
– Твердый вы человек, – сказал невысокий. – Пошли вниз. Спрячьте пистолет, прежде чем мы войдем в дверь.
– Спрячу, когда буду уверен, что войду в дверь.
Он негромко засмеялся:
– Иди на свой пост, Ловкач. Тут я разберусь сам.
И лениво зашагал, а рослый растаял в темноте.
– Идите за мной.
Мы пошли гуськом по палубе. Спустились по окантованным медью ступеням. Внизу была толстая дверь. Он открыл ее и осмотрел замок. Улыбнулся, кивнул, придержал дверь, пропуская меня, и я шагнул через порог, сунув пистолет в карман.
