– Почему ты решил, что Джесси Флориан прикончил я? – внезапно спросил он.
– По следам пальцев на шее. Потому что ты хотел узнать у нее кое-что и ты настолько силен, что можешь убить человека, не желая этого.
– Полиция шьет это дело мне?
– Не знаю.
– Чего же я хотел от нее?
– Ты думал, она может знать, где Вельма.
Лось молча кивнул, продолжая смотреть на меня.
– Только она не знала. Вельма слишком умна для нее.
Раздался легкий стук в дверь.
Мэллой подался немного вперед, улыбнулся и взял свой пистолет. Кто-то дернул дверную ручку. Мэллой осторожно встал и прислушался. Потом обернулся и устремил на меня взгляд.
Я сел и опустил ноги на пол. Встал. Мэллой молча, не двигаясь, смотрел на меня. Я подошел к двери.
– Кто там? – спросил я, наклонясь к косяку.
Послышался голос миссис Грейл:
– Откройте, глупый. Это герцогиня Виндзорская.
– Секунду.
Я оглянулся на Мэллоя. Тот нахмурился. Я подошел вплотную к нему и очень тихо сказал:
– Другого выхода нет. Зайди в гардеробную за кроватью и подожди. Я выпровожу ее.
Он задумался. Лицо его было бесстрастным. Терять ему было почти нечего. Страха он не знал. Страху не было места в этом гигантском теле. Наконец кивнул, взял свою шляпу и плащ, беззвучно обошел кровать и скрылся в гардеробной. Дверь затворилась, не очень плотно.
Я проверил, нет ли следов его пребывания. Ничего, кроме окурка, который мог оставить кто угодно. Я подошел к двери и отпер ее. Мэллой, войдя, снова защелкнул замок.
Миссис Грейл стояла перед дверью с легкой улыбкой, в пышном песцовом палантине, о котором упоминала. Изумрудные серьги свисали с ушей, почти утопая в белом меху. В нежных пальцах была вечерняя сумочка.
При виде меня ее улыбка увяла. Она смерила меня холодным взглядом:
– Вот оно что. Пижама и халат. Показать свою замечательную гравюру. Ну и дуреха же я!
Я посторонился, придерживая дверь:
– Дело обстоит совсем не так. Я одевался, тут ко мне заглянул полицейский. Он только что ушел.
– Рэнделл?
Я кивнул. Ложь кивком – тоже ложь, но дается она проще. Моя гостья заколебалась, потом вошла, обдав меня запахом надушенного меха.
Я закрыл дверь. Миссис Грейл неторопливо прошлась по комнате, безучастно поглядела на стены, потом резко повернулась.
– Давайте поймем друг друга, – сказала она. – Я не столь уж легкая добыча. Романы с ходу не по мне. Когда-то у меня их было слишком много. Я люблю, чтобы все делалось с тактом.
– Может, выпьете, прежде чем уйти? – Я все еще стоял, прислонясь к косяку.
– Разве я ухожу?
– Мне показалось, что вам здесь не нравится.
– Я хотела поставить все на свои места. Для этого пришлось быть немного вульгарной. Я не из каких-то неразборчивых сучек. Меня можно заполучить, но для этого недостаточно протянуть руку. Да, я выпью.
Я пошел на кухню и не особенно твердыми руками смешал два коктейля. Принес в комнату и подал один ей.
Из гардеробной не доносилось ни звука, не было слышно даже дыхания.
Миссис Грейл взяла стакан, пригубила и устремила взгляд на дальнюю стену.
– Я не люблю, когда мужчины принимают меня в пижамах, – сказала она. – Странное дело. Вы мне нравитесь. Очень нравитесь. Но я могу справиться с этим. Мне часто приходилось справляться с подобными вещами.
Я кивнул и приложился к стакану.
– Большинство мужчин – грязные животные, – сказала миссис Грейл. – Собственно говоря, по-моему, и весь мир очень грязен.
– Деньги могут служить утешением.
– Так кажется, когда их нет. А на самом деле они создают новые проблемы. – Она как-то странно улыбнулась. – И забывается, как тяжелы были старые.
Миссис Грейл достала из сумочки золотой портсигар, я придвинулся и поднес ей огня. Она выдохнула струйку дыма и, сощурив глаза, посмотрела на нее.
– Сядьте поближе, – внезапно сказала она.
– Давайте сперва побеседуем.
– О чем? А – о моем ожерелье?
– Об убийстве.
В лице миссис Грейл ничего не изменилось. Она выдохнула еще одну струйку дыма, на этот раз помедленнее, более сдержанно.
– Неприятная тема. Нужно ли?
Я пожал плечами.
– Лин Марриотт был не святой, – сказала она. – Но все-таки говорить о его смерти не хочется.
И, бросив на меня долгий холодный взгляд, полезла в сумочку за платком.
– Лично я не думаю, что он был наводчиком у грабителей, – сказал я. – В полиции делают вид, будто считают так, но они часто притворяются. Даже не думаю, что был шантажистом в полном смысле слова. Смешно, не правда ли?
– Смешно? – Голос ее был очень холоден.
– В общем-то, нет, – согласился я и допил то, что оставалось в стакане. – Очень мило, что вы приехали, миссис Грейл. Но мы, кажется, сейчас не в том настроении. Я, например, даже не думаю, что Марриотт убит шайкой. Не думаю, что поехал в тот каньон выкупать нефритовое ожерелье. Даже не думаю, что нефритовое ожерелье было отобрано. По-моему, он поехал туда найти смерть, хотя считал, что едет помочь в совершении убийства. Но убийца из Марриотта был никудышный.
Миссис Грейл подалась немного вперед, улыбка ее стала какой-то безжизненной. И внезапно, почти не изменясь, она перестала быть красавицей. Превратилась в женщину, которая сто лет назад была бы опасной, двадцать лет назад – дерзкой, ну а теперь выглядела заурядной голливудской красоткой.
Она ничего не сказала, но ее правая рука теребила замок сумочки.
– Никудышный, – повторил я. – Как второй убийца у Шекспира в «Ричарде Третьем». Тот, который еще сохранял капельку совести, однако хотел получить обещанные деньги и в конце концов не пустил оружия в ход, потому что не мог решиться. Такие убийцы очень опасны. Их приходится убирать – иногда дубинкой.
Миссис Грейл улыбнулась:
– И кого же, по-вашему, он собирался убить?
– Меня.
– В это очень трудно поверить – чтобы вас кто-то так ненавидел. Еще вы сказали, что мое ожерелье не было отобрано. У вас есть доказательства всему этому?
– Я не говорил, что есть. Я сказал, что так думаю.
– В таком случае не разумнее ли было б помалкивать?
– Доказательство, – сказал я, – штука всегда относительная. Это подавляющее равновесие вероятностей. Суть в том, какое они производят впечатление. Мотив убить меня был слабоватым – я лишь пытался отыскать следы бывшей певички из притона на Сентрал-авеню в то же время, когда на ее поиски пустился вышедший из тюрьмы каторжник по прозвищу Лось Мэллой. Могло статься, что помогал ему в поисках. Найти певичку, видимо, было возможно, иначе не стоило бы убеждать Марриотта, что меня нужно убить, и как можно скорее. И он, очевидно, не поверил бы этому, если б дела обстояли не так. Но для убийства Марриотта существовал гораздо более сильный мотив, которого он не оценил из-за тщеславия, или любви, или алчности, или всего вместе. Марриотт боялся, но не за свою жизнь. Он боялся преступления, в котором принимал участие и за которое мог понести кару. Но с другой стороны, он боялся за сытое существование. И поэтому пошел на риск.
