Эльза Миллер умерла в соленых степях Каракалпакии, не выдержав суровых зим и удушливой, влажной летней жары. Смышленого послушного мальчика приютил ссыльный старик, некогда знаменитый петербургский ювелир и поставщик двора его императорского величества.
Старый ювелир воспитал Ваню Миллера и обучил его всем секретам своего ремесла. Вскоре Иван Францевич стал первоклассным специалистом.
Как многие пожилые люди, Миллер рано ложился и рано вставал, так что когда Маркиз позвонил в половине десятого утра и попросил о встрече, тот сразу согласился.
Леню с Иваном Францевичем познакомил покойный друг и учитель Аскольд – тот самый, в чью честь был назван кот. Аскольд – человек, а не кот – уже несколько лет как умер, но Леня время от времени обращался к старому ювелиру за консультацией, и тот в память об общем друге никогда не отказывал.
Великий режиссер Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки. Квартира Ивана Францевича Миллера начиналась с двери. Эта дверь была изготовлена из специального сверхпрочного сплава, какой обычно используется для танковой брони. Несомненно, она могла выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда. Замок на двери тоже был особенный, сделанный по спецзаказу в одной швейцарской фирме. Обычно такие замки предназначены не для дверей, а для банковских сейфов. Только звонок на этой удивительной двери был самый обыкновенный.
Леня надавил кнопку звонка и прислушался.
За дверью несколько раз хрипло гавкнули. Потом послышался низкий голос:
– Кто это пожаловал с утра пораньше?
– Это я, Леонид! – представился Маркиз почтительно. – С Иваном Францевичем договорено, он меня ждет.
Дверь открылась с гудением и лязгом, как люк подводной лодки.
Перед Леней предстал мощный старик с густыми сросшимися бровями, могучими плечами и длинными волосатыми руками – телохранитель и личный камердинер Миллера, известный всем под именем Парфеныча. Рядом с ним негромко рычала внушительная кавказская овчарка Шторм.
Парфеныч видел Маркиза далеко не первый раз и тем не менее внимательно оглядел его и даже провел руками по Лениной одежде, проверяя, нет ли оружия. Вместе со Штормом он отвечал за безопасность хозяина, и Миллер чувствовал себя за ним как за каменной стеной.
Надежность Парфеныча Миллеру довелось проверить во времена бурного становления рынка, когда его попыталась подмять под себя небезызвестная тамбовская группировка. Несколько здоровенных качков заявилось к Ивану Францевичу, чтобы сделать предложение, от которого он не смог бы отказаться. Остановились перед дверью, совещаются, как ловчее попасть внутрь. В этот момент по лестнице поднимался Парфеныч – как раз возвращался из овощного с капустой. Остановился, спрашивает, мол, что вам здесь понадобилось, ребятки.
Парфеныч, конечно, мужик крупный, но уже тогда был сильно немолод, поэтому тамбовские не приняли его всерьез. Поднимается по лестнице какой-то старый хрыч с авоськой – кто на него внимание будет обращать? Так и сказали: проходи, дед, не ищи неприятностей на старости лет.
Парфеныч нахмурился, взял двоих братков за шкирки и стукнул друг об друга, как котят. Эти сомлели, другие потянулись за стволами. Правда, пока они разворачивались, Парфеныч успел размахнуться авоськой с капустными кочанами и еще двоих тамбовских вывел за скобки. Четверо братков лежат на площадке, думают о вечном. Оставался один, этого Парфеныч схватил за ногу, поднял и запустил вниз по лестнице считать ступеньки. По ступенькам браток прокатился, сознание, правда, не потерял, но боевой дух утратил начисто. Только и хватило сил спросить Парфеныча: «Ты кто, дед?»
А тот ему отвечает: у Ивана Францевича, мол, на кухне помогаю.
Тамбовские подумали: какая у него охрана, если повар такой боевой? Ювелира оставили в покое.
Квартира у Миллера была без евроремонта – обычная петербургская квартира, заставленная тяжелой мебелью. Иван Францевич не уважал новомодные штучки вроде навесных потолков, сложной подсветки и искусственных облицовочных материалов. Он говорил, что достаточно прожил на свете, чтобы не гнаться за модой.
Пройдя по полутемному коридору, Маркиз постучал в кабинет старого ювелира.
Здесь тоже все было старомодным, основательным и слегка провинциальным: темная дубовая мебель, выцветшие обои, потемневшие картины XIX века, в основном портреты пожилых помещиков и их жен.
Иван Францевич приподнялся из-за стола.
– Здравствуйте, Леонид, давненько не заглядывали! Что нового?
Маркиз положил на стол злополучные часы.
– Что вы можете о них сказать? Представляют они какой-то серьезный интерес?
Миллер придвинул бронзовую настольную лампу, достал из ящика стола лупу и принялся изучать предмет. Леня терпеливо ждал. Специалисту нельзя мешать, это он знал по себе.
Наконец Иван Францевич отодвинул часы, убрал лупу и поднял глаза на Маркиза.
– Леня, что именно вы хотите услышать?
– Хотелось бы знать, насколько эти часы ценные. Скажем, могут из-за них убить человека?
– Леня, вы знаете, я всегда отвечаю за свои слова. Не возьмусь судить о том, в чем не разбираюсь.
– Но это ведь как раз по вашей части, – начал Леня.
– Ничего подобного. Я действительно разбираюсь в драгоценных камнях, в огранке бриллиантов, не спутаю «голландскую розу» с обычной бриллиантовой огранкой или с «маркизой», а топаз с раух-топазом. Но часы – часы, Леня, не мой профиль. Как золотое изделие они не представляют собой ничего особенного, красная цена – пять-семь тысяч долларов. А как часы – это вам лучше обратиться к специалисту. Возможно, это какой-то редкий экземпляр, работа знаменитого мастера или что-то в этом роде. Я посоветовал бы вам поговорить с Константином Соловушкиным.
– А где его найти, этого Соловушкина?
Миллер достал из того же ящика стола записную книжку (он не доверял современной технике и нужные телефоны записывал по старинке), пролистал ее и протянул Лене листок с номером мобильного телефона.
– Можете сослаться на меня.
Леня поблагодарил и покинул квартиру ювелира. Парфеныч со Штормом проводили его до самых дверей.
На улице Леня первым делом набрал номер часовщика.
– Это Константин? – Голос в трубке, как ему показалось, слегка задыхался.
– Допустим, Константин, – ответила трубка. Говорившего заглушали какие-то странные звуки – скрежет, треск, скрип.
– Константин, – Маркиз попробовал прорваться сквозь этот шум, – можно с вами поговорить?
– Поговорить? – удивились там. – О чем?
– Я хотел бы показать вам часы.
Из телефонной трубки снова донесся скрежет.
– Не раньше пятнадцатого февраля! – Человеческий голос наконец прорвался сквозь шум.
– Пятнадцатого февраля? – изумился Леня. – Но сейчас же сентябрь! Нельзя ли встретиться раньше?
