В ожидании окончательного ответа я оставалась в Лондоне. Мне повезло устроиться на работу в фирму в Саут-Бэнкс, куда требовался инженер на время декрета сотрудницы. Простой выход и хорошо оплачиваемый, но в первый же день, когда я решила прогуляться домой пешком, а не ехать на метро, я обнаружила, что окажусь в двух кварталах от дома Найла.
Вот черт.
Конечно, после этого ездить на метро было невозможно. Каждый день я чувствовала, как ноги сами ведут меня в ту сторону, как будто меня тянет сильный магнит. И я заставляла себя идти, не сворачивая, и все мое тело ныло.
Его сдержанность и отстраненность были совершенно невыносимы; все у него подчинялось логике: Порция готова говорить, значит, он выслушает ее. Я всегда поощряла его общаться со мной. Неудивительно, что он так же отнесся и к Порции.
Я чувствовал себя обязанным хотя бы выслушать ее.
Я пытаюсь быть открытым. Как минимум, это я ей должен.
В последний день, такое впечатление, Найл вообще не испытывал никаких эмоций, пока не стало слишком поздно. И я не могла забыть эту боль.
Даже когда он наткнулся на меня в кабинете, где я собирала вещи, и умолял простить его. Даже когда он пришел ко мне домой и признался в любви.
Какая я дура, зачем я его прогнала. Я знала, что это глупо. Но кроме того, я знала, что если впущу его, то мои гордость и самоуважение будут растоптаны навеки.
Молчание тянулось нескончаемо.
Количество дней, которые я прожила, не разговаривая с Найлом Стеллой:
Один.
Семь.
Пятнадцать.
Тридцать два.
Пятьдесят девять.
В июне я узнала, что меня приняли в программу Мэгги.
Я вернулась с работы, и дома меня ждал безобидный конверт. В некоторые дни мне было особенно трудно сопротивляться желанию прийти к Найлу. Временами я делала вид, что поглощена музыкой или чтением новостей, но мысль о том, что я могу прийти на его крыльцо и дождаться, когда он придет домой, то и дело вызывала ноющую боль в ребрах. Однако сегодня эта мысль была совершенно невыносима. Перестала ли я сердиться на него? Если да, допустим, я приду к нему, а он откроет дверь и уставится на меня непонимающим взглядом, потом неловко извинится и скажет, что я была права, порвав с ним? Что он поддался импульсу, связавшись со мной? Что он предпочитает упорядоченную жизнь, а не отношения с порывистой эмоциональной девушкой?
Проблема в том, что я с одинаковой яркостью представляла себе оба варианта – и когда он отвергает меня, и когда он обнимает меня. Я знала расписание Найла, его образ жизни, его предпочтения в еде, кофе и одежде. Но я совсем не знала его душу.
С колотящимся сердцем я открыла конверт и три раза перечитала письмо, сжимая лист бумаги трясущимися руками. Несколько минут я не могла ни моргнуть, ни выдохнуть. Это случилось! Я поеду в Оксфорд. Я буду учиться у Мэгги. Этот ублюдок Энтони не погубил мой шанс.
Я перечитала письмо в поисках дат и взяла себе на заметку, что семестр начинается в сентябре. Значит, остаток июня, июль и начало августа я могу продолжать работать, а потом заняться поисками квартиры в Оксфорде.
Первой моей мыслью было сказать Найлу.
Но вместо этого я позвонила Лондон.
– Руби!
– Ты в жизни не догадаешься, что произошло! – сказала я, улыбаясь, по-моему, первый раз за последние пятьдесят девять дней.
– Твой новый сосед по комнате – Гарри Стайл, и ты купила билет, чтобы я прилетела к тебе в гости?
– Очень забавно, сделай еще одну попытку.
Она задумалась.
– Что ж, в твоем голосе больше счастья, чем я слышала за последние несколько месяцев, так что я предполагаю, что ты позвонила Найлу Стелле, он принял тебя с распростертыми объятиями, а теперь вы лежите и наслаждаетесь блаженным релаксом после секса. Под релаксом я…
У меня заболела грудь, и я перебила ее, не в состоянии подыгрывать:
– Нет.
Она посерьезнела.
– Но попытка была хорошая, правда?
Правда. Но встреча с с Найлом не лучше того, что со мной произошло.
Так ведь, правда?
Но стоило мне об этом подумать, как я поняла, что быть с Найлом – так же прекрасно, как и работать с Мэгги. В первый раз со времени увольнения я не почувствовала, что предаю себя этой мыслью. Если я вернусь к Найлу, в какие-то дни он станет для меня всем миром. В какие-то дни всем миром будет университет. А иногда то и другое будет одинаково важным. И это понимание, мысль о том, что я могу найти баланс, что мне надо наконец разделить голову и сердце, ослабили напряжение, которое я испытывала уже много недель.
– Меня приняли в группу Мэгги, – сказала я. – Я только что получила письмо.
Лондон завопила, и с того конца линии донесся стук, по которому я предположила, что она подпрыгнула, уронила телефон, подняла его. Потом она снова завопила:
– Ты едешь в Оксфорд!
– Да!
– Ты будешь учиться у женщины своей мечты?
– Да!
Она шумно выдохнула и сказала:
– Руби, я должна задать тебе вопрос, на который необязательно отвечать. Хотя, если честно, я месяцами выслушивала твое нытье, поэтому считаю, что заслуживаю ответа.
Я застонала, понимая, куда она клонит.
– Может, мы продолжим разговаривать об Оксфорде?
Она проигнорировала мои слова.
– Я первый человек, которому тебе захотелось позвонить, когда ты получила письмо?
Я не ответила и сосредоточилась на торчащей из свитера нитке.
– Почему ты просто не поговоришь с ним? – тихо спросила она. – Он будет рад за тебя.
– Может, он меня и не вспомнит.
Она недоверчиво засмеялась, а потом застонала.
– Ты меня убиваешь.
Я подошла к дивану и села.
– Я просто нервничаю. Что я скажу? О, привет, я до сих пор схожу по тебе с ума.
– Можно начать с «Привет, меня приняли в программу Мэгги. Что-нибудь посоветуешь?».
Закрыв глаза, я ответила:
– Несмотря на то, что я о нем знаю, я понятия не имею, как он отреагирует, если я ему позвоню…
– Не звони, детка. Приди к его дому, ты ведь каждый раз этого хочешь, когда возвращаешься с работы домой. Сядь на крыльцо и жди его. Он тебя увидит, у него тут же встанет член. Ты скажешь, что тебя приняли к Мэгги, а еще, ой, что ты его любишь и хочешь нарожать ему детишек.
– Что, если я приду, а там Порция?
– Нет.
– Или, я не знаю, он все обдумал и пришел к логическому выводу, что я была права. Надо контролировать свои эмоции.
