Я же говорю – пить вообще, а в монастырях особенно – русская рулетка. Алкоголик в монастыре находится в страшной ловушке, сам себя загоняя психологически как страшного грешника, хотя по сути он просто болен, но специфика его болезни такова, что страдают от неё и невинные окружающие. Хотя некоторые из этих окружающих, как ни странно, чувствуют себя даже комфортно, ведь смотри-ка – рядом есть куда худшие, чем они, подвижники, благодаря чему отсутствие проблем с алкоголем из нормы превращается в большой плюс. В том числе и для карьеры – если ты не пьёшь и не блудишь и справен на послушаниях, будь даже ты не семи пядей во лбу, если захочешь, можешь стать священником.
Однажды я, как настоящий подвижник, сам взял себе правило не пить один год. Это был обет, принятый перед крестом, Евангелием и священником. Было это как раз после убийства на «вокзале». И я честно этот год не пил, думая, что уже окреп духом против пианственной страсти. Ко дню окончания обета ветер странствий занёс меня в Черногорию. Это вообще отдельная история, как я из монастыря в Курской епархии пешком и на попутках добрался до Черногории. Пожалуй, сделаю ради этого небольшое отступление.
Это было золотое время моего подвижничества, на четвёртый год после обращения, когда я показывал по всем статьям серьёзный подход. Я протрезвел и успешно шёл к постригу и принятию сана, ежедневно служа на клиросе утром и вечером. Жизнь моя без алкоголя постепенно устаканивалась. Но однажды в иподьяконской келье, где я тогда жил, – начал читать Иисусову молитву перед сном, уже лёжа в своей кровати с закрытыми глазами. От молитвы внутренность моя засияла каким-то изумрудным светом, даже чуть бирюзовым, и я поменялся с целым миром местами. Я, моё сознание, очутилось снаружи, а весь мир уместился в моей душе. Не знаю, что это было – оптическая иллюзия (что-то похожее, когда переворачиваешь окуляр микроскопа) или мистическое переживание. Я никогда не придавал этому особого значения по золотому правилу аскетики отцов – «ничего не принимай и ничего не отвергай». Но факт остаётся фактом – через пару дней я почувствовал непреодолимое желание отправиться в странствие.
По первоначальному плану я хотел проехаться только до Украины – в Глинскую пустынь – и вернуться обратно. Благочинный признал моё право на отпуск и благословил, тем более, что денег я не просил и шёл абсолютно пустой. Шёл я в подряснике большую часть времени пешком, иногда останавливал машину, когда уставал. С собой были только какие-то самые простые вещи и небольшой рюкзак. И знаете, я быстро вошёл во вкус – каждый день находились какие-то новые приключения и маленькие чудеса, доказывающие воочию, что вселенная и Бог заботятся о тебе. Об этом путешествии можно написать целую книгу, но сейчас не буду уклоняться от темы. Путешествие моё затянулось – сначала я пересёк государственную границу Украины, затем после двухнедельного похода по святым местам ныне небратской страны пересёк границу с Румынией (у меня был заграничный паспорт, чего на тот период было достаточно). Меня так «вставило» это путешествие, что я захотел дойти до самого Афона. В Бухаресте я даже хотел ночью переплыть Дунай в нарушение миграционного законодательства – до такой степени меня это всё воодушевило. Но, слава богу, увидел из окна трамвая витиеватый и закрученный стиль русского зодчества – церковь. Выйдя из трамвая, я подошёл к этой русской церкви и обнаружил, что она принадлежит болгарскому патриархату. Это было подворье БПЦ в Бухаресте.
Зайдя в само подворье, я обнаружил довольно современного болгарского священника отца Петра, похожего на Атоса из советского фильма (пора-пора-порадуемся на своём веку), свободно разговаривающего по-русски. Отец Пётр радушно предложил мне выпить красного или белого вина (я отказался как выполняющий обет), выпил чашечку кофе, а затем открыл ему намерение переплыть Дунай, отчего отец Пётр пришёл в настоящий ужас. Он отправил меня в сербское консульство (тогда у них было союзное государство Сербии и Черногории) и дал мне около ста румынских леев, преподав наставление – «не вздумай осуществлять своё намерение по переплытию Дуная, тебя застрелят или катер убьёт; иди к сербам, там тебе помогут». И действительно, в нарушение консульских правил (визу можно получить только в собственной стране) в консульстве после определённых проблем сделали мне визу Сербии и Черногории, которую я оплатил леями отца Петра. Так я получил вход в Сербию и только за то, что я разговаривал на том языке, на котором беседовал Ленин – к русским у сербов какой-то иногда не совсем здоровый пиетет, от которого, кстати, некоторые сербы очень даже хотят избавиться…
Сербия приняла меня очень хорошо и гостеприимно. Сначала довезла попутка до Белграда, а в Белграде мне студенты богословского института сделали целую экскурсию. Затем меня отвезли на подворье Афонского Хилендарского монастыря «Сланцы», где похоронен тот самый чудаковатый старец Стефан с Карули (гора Афон), чью келью держит сейчас не менее чудаковатый и скандально известный в интернете русский монах Афанасий Карульский. Когда я вошёл в храм, как раз шла всенощная Троицы и пели знаменитую стихиру шестого гласа на стиховне великой вечерни Пятидесятницы – «Царю Небесный», которая не поётся с литургии Великой Субботы до самой Пятидесятницы. Храм был по обычаю украшен зелёной травой, из которой сербы наплели множество небольших венков. Тогда я и вспомнил тот зелёный цвет в иподьяконской келье монастыря в Курской епархии. Зелёный цвет считается цветом Святого Духа и цветом праздника Пятидесятницы (Троицы), в канун которого я и прибыл в Сербию.
Через пару дней я отправился дальше и дошёл через всю Сербию до Черногории, где поселился в Цетинье у митрополита Амфилохия, где прожил несколько месяцев.
Читатель, наверное, думает – а при чём же здесь пьянство? Я не потерял мысль, а как раз до этого самого треклятого пьянства дошёл. В Черногории меня застало окончание обета, которое я тут же решил отметить. Стояла уже осень – канун Крестовоздвижения. Я жил тогда в скиту в небольшом отдалении от самого монастыря. В Цетинье жил ещё один русский – схииеромонах Кукша из Молдавии. Мы с ним часто болтали и прикалывались над особенностями местного менталитета – всё-таки сербы совершенно другие и любовь к русским вовсе не означает, что тебя здесь будут носить на руках. Как только закончился мой обет, я взял у Кукши десять евро на пиво, чтобы отметить это дело. Год, проведённый в воздержании от алкоголя, наполнил меня уверенностью, что я контролирую ситуацию, и иллюзией того, что я наконец научился «культурному употреблению», как все нормальные люди. Разумеется, это была спичка на бензоколонке. В магазине к европейскому пиву я зачем-то купил бутылку водки – в той самой советской бутылке «из-под буратино», маркированную Волынским ликёроводочным заводом…
С утра меня будит один сербский послух, который зачитывался в монастыре Карлосом Кастанедой и даже предлагал мне поэкспериментировать с галлюциногенным индейским дурманом (Datúra innóxia), что рос неподалёку. Послух в восхищении говорит мне: «Ну ты настоящий “дьяблерос”!» Я привстал, оглянулся и оценил урон, нанесённый келье. Здесь царил полный разгром, а я сам спал, даже не раздеваясь, в ботинках на облёванных простынях. Келья досталась мне от одного музыканта вместе с колонками и музыкальным центром – музыкант управлял на клиросе и любил громко слушать хард-рок, отчего вступал в конфликты с соседями-монахами. Он жил в монастыре уже как лет семь, перед тем как впал в искушение. Месяц назад музыканта этого бес соблазнил выпить в ресторане. После культурного подпития подошёл к одной немке средних лет (она жила в келье Черногорской митрополии Цетинье в непонятном статусе и снимала православные фильмы) со скабрезным предложением. – Я хочу взять тебя как женщину, – музыкант предложил немке секс, но она, не оценив великодушного предложения, в страхе побежала жаловаться митрополиту, который сразу же музыканта и выгнал в негодовании, не дав ему даже возможности оправдаться. Келья с музыкальным центром и всеми бесами этого музыканта досталась мне. Впрочем, этот музыкальный центр, к вящей радости соседствующих монахов, был мною благополучно расколочен в хлам вместе с колонками, а CD-диски разбросаны по всему этажу, как будто «ревность по бозе сне́де мя» и я, как ветхозаветный пророк, изгонял заразу тяжёлого рока из святого места. Также было разбито окно.
