Тем не менее мирян монашеское страдальческое уныние не отталкивает от монастырей и даже в какой-то мере привлекает. У монашествующих с мирянами есть определённый негласный договор – миряне содержат монахов, а те за них молятся Богу. Психологически это выглядит так: чем больше монахи мучаются, тем лучше, ведь они уподобляются Христу и мучаются в том числе и за нас, «грешных». По причине «особой чистоты душевной» они якобы имеют такое дерзновение – молить за мир и особенно за знаемых, тех, кто их почитает за «рабов Божьих», кто одаряет их и заказывает записки. То есть монах – кто-то типа целебного кота, который лечит больной орган и берёт на себя болезнь. Православный люд просто бесцеремонно пытается свалить свои недуги на монашествующих за довольно мелкий прайс и почтительное благоговейное отношение. И унывающий больной монах для них – живое доказательство того, что эта схема работает. Этот договор в общих чертах соблюдается обеими сторонами, но монахи являются заложниками таких отношений и не имеют возможности осуществлять современную и востребованную среди людей духовную практику. За образцы практики взяты средневековые образцы, которые современные монахи старательно пытаются внедрить в свою жизнь, имитируя стиль «Отечника» и «Лествицы». По-другому в подозрительной православной среде просто нельзя. Не поймут и обязательно осудят. Набожность и намоленность воспринимаются на бытовом уровне как некая электризация монаха, как чудотворной иконы или какого-нибудь святого предмета. И к этим людям обращаются как к шаманам, которые могут исправить ситуацию обратившегося за помощью в монастырь верующего в лучшую сторону.
То есть если раньше монахи были основными поставщиками обществу экзистенциального опыта (они имели время наблюдать за психическими процессами и фиксировать их в своих работах, когда миряне были сосредоточены на выживании), то сейчас монастыри являются аттракционом для религиозных мирян. В итоге общественный запрос порождает бытие монахов – в обителях практикуют примитивный магизм изгнания злых духов, молятся о здравии и осуществляют доступ к почитаемым предметам культа – мощам, чудотворным иконам и другим «мироточивым главам». Разумеется, сам монах тоже должен быть соответствующим образом одет и должен соответствовать общему стилю религиозного аттракциона. Общество уже давно отвергло монашеский опыт, и он востребован сегодня лишь у малого числа религиозных людей. Под это малое число монахи и заточены – общий образовательный и культурный уровень сегодняшних православных определяет монашескую повестку. Но это не значит, что среди монахов отсутствуют мыслящие люди, которые пытаются осознать текущее положение дел в монашестве и как-нибудь на него повлиять. Такие люди есть (как есть такие люди и в церкви в общем), и они пытаются искренне понять, что произошло с церковью и можно ли оздоровить и исправить ситуацию. Но большинство также искренне считают церковь и православные монастыри кораблями спасения и возрождают древние аскетические уставы.
Сегодня трудно имитировать разные чудеса и исходящую от молитв благодать, поэтому популярные монашеские авторы встают на прагматичные рельсы Игнатия Брянчанинова и зарабатывают очки откровенной мизантропией. Из таких авторов стоит упомянуть отца Рафаила (Карелина). Неспособность влиять на мир рационализируется им не просто личной неспособностью монашества, а особенностью последнего времени, когда попущено на земле воцариться злу, а добро выживает в небольших монашеских анклавах и дотлевает, как искры, на ранее жарком и ярком кострище. Если рассудить, что представляет собой эта мизантропия, то можем с уверенностью сказать, что это и есть то самое уныние и нежелание поверить, что за монастырскими стенами человечество может радостно, комфортно и полноценно существовать. Эта радость воспринимается подобными унылыми монахами бесовским и антихристианским наслаждением, а альтернативой этой радости они предлагают так называемое покаяние – фактически то же самое уныние в благочестивой обёртке. Разумеется, подобный аттракцион на любителя, но депрессивные мизантропы есть в любом обществе, и монашеское скорбное мировоззрение им всё объясняет: люди – неблагодарные сволочи и забыли Бога. Но ты на них не смотри, а смотри на себя, свой путь и постарайся пройти его достойно, то есть выполняя какие-то странные средневековые разряды по молитве, труду и послушанию. Такому человеку говорят: сегодня нам оставлено только покаяние. Никаких тебе духовных даров, мира и радости, но скорбный крест до могилы, что отнюдь тебе не гарантирует рай от могилы. Но не теряй надежды. Такие эгоистичные мизантропы считаются сегодня хранителями традиции. Других даже под дулом оружия не заставишь поддерживать эти жертвенные костры.
Возникает определённый курьёз – для внешнего многие монахи выглядят суровыми аскетами в покаянных чувствах, хотя там покаянием и не пахнет. Они думают, как их достал брат, духовник, монастырь и т. д. Как хочется куда-то свинтить отсюда подальше на море, да нельзя. А экзальтированный паломник видит перед собой суровое постное лицо и полагает, что наверняка этот монах пребывает в думах о своих грехах (хотя сам безгрешен, как ангел) и молится за весь грешный мир. Службы действительно помогают в таком состоянии, особенно если хор хороший, но проблему уныния они не снимают. Покаяние в христианском смысле слова означает просто перемену отношения к греху и раскаяние в содеянном. Невозможно просто брать и постоянно каяться – это просто-напросто противоречит законам психики. Но монахи особо-то и не каются, а весь их постный вид определяется внутренним затяжным унынием. Молитва не лечит, а действует как сто грамм на алкоголика с утра. Монах, помолившись, выговаривается и винит в унынии не выбранный образ жизни (ведь раньше монахи были радостными и счастливыми), а только себя. Такое самобичевание проблемы не решает, хотя и считается «благочестивым». На время становится легче, но потом уныние подступает с удвоенной силой. Проблему решает так называемое «смирение» – как я уже писал в одной из глав, это стадия окончательного принятия своего пути. Раньше этому принятию способствовало общество: монашество – это был серьёзный выбор. Существовали свои церковные суды, и расстрижение фиксировалось в паспорте. Расстриг не любили, считали иудами и нигде не брали на работу. Сейчас же есть большое количество расстриг, которые вполне нормально устроились в жизни. Бывшие монахи женятся, заводят семьи и живут в свое удовольствие. Поэтому достигнуть стадии принятия монаху сегодня трудно, ведь он в любой момент может положить рясу на стул, забрать паспорт и уйти из монастыря восвояси, делая чего душа пожелает. Помогает в чём-то и алкоголь – в монастырях и семинарских общагах действительно очень много пьют. Если монах – алкоголик, его стараются терпеть.
Деятельные монахи спасаются от уныния с помощью послушаний. Они с утра до ночи заняты и расходуют всю свою жизненную энергию, отчего чувствуют удовлетворение и получают хорошее настроение. Но в монастыри часто влекутся люди ленивые, не подвига ради, а просто ради пайки и койки, а также какого-никакого, но положения в обществе. Такие после периода послушаний и пострига часто уходят во внутреннюю эмиграцию и тяжело страдают от уныния. Дополнительные послушания у людей с таким складом характера вызывают только ещё большее уныние. Они при этом думают, что являются рабами. Возвращаться в мир страшно, пребывать в монастыре – тошно. Часто они лежат в своих кельях, сказавшись больными, и оттого заболевают ещё сильнее. Спортом, как я уже писал в прошлой главе, заниматься грешно, оттого ситуация усугубляется, поскольку в больном теле трудно сохранить здоровый дух.
