И дальше они рассказывали, перебивая друг друга.
— Летит бегемот и считает этажи…
— 9,8,7,6,5,4,3,2,1…
Ирка уползает смеяться. Продолжает Света:
1,-2,-3… Ха-ха-ха…
Ирка, сидя на земле:
— Летит жираф: 9, 8, 7, 7, 7, 1… ха-ха-хрю…ой…
Света:
— Летит колобок: 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1, 2, 3, 4… ой, не могу…
К этому моменту я уже тоже хохотала до слез из глаз. Дома я, по-моему, никогда так не смеялась.
Потом мы играли в «Собачку», потом в «Выбивалы»… Весело было очень, но через час я уже не чуяла ног от усталости. Я завалилась на скамейку, а неугомонные девчонки связали две скакалки и еще час прыгали как заведенные и прыгали б и дальше, если б не вопль из знакомого окна:
— Света-а-а-а-а-! Му-у-у-у-у-льтики начались! Двор опустел практически мгновенно.
На следующий день я еле встала с кровати. Ноги гудели так, что каждый шаг я ойкала и проклинала всех на свете. Когда я, хромая на обе ноги, выползла из подъезда, то встретила Ирку, которая радостно скакала на нарисованных на асфальте квадратиках.
— О! Олька! А ты чего вчера после мультиков не вышла?
Я застонала.
— Ты чего? — изумилась она. — Мы сегодня будем в «казаков-разбойников» играть, вчера договорились.
— Опять бегать? — спросила я с ненавистью.
— А что? Ходить, что ли?
К моему огромному счастью, после школы ко мне подошел Женька, взял мой портфель и сказал:
— Пойдем! Бабушка про тебя вчера весь день спрашивала. Она уже все для теста приготовила.
Я и сама могла портфель отнести, но мне было удивительно приятно, что Женька идет по двору с моим портфелем. Пусть на нас все смотрели, пусть шептались вслед, я от этого становилась только счастливее.
Баба Люба встретила меня как родную. Мне немедленно выдали фартук, чтоб не запачкалась, и мы замесили тесто.
Как это, оказывается, сложно! Но как интересно! Бабушка обращалась с тестом, как с живым существом. Она его гладила, шептала стихи, что-то она рассказывала. Она пела ему песенки. И что удивительно, тесто ее понимало! Оно как будто слушалось, тянулось к бабушке. К моим рукам липло и отказывалось отклеиваться. А в бабушкиных как будто само скатывалось в аккуратные шарики. И потом, в духовке, эти шарики на глазах вспухали и становились идеальными булочками. Нереальной вкусноты.
Я готова была проглотить их все, вместе с противнем.
— Баба Люба, а вы часто печете? — спросила я.
— Да нет, не очень. Раз в недельку, не чаще. А что?
— Целую неделю ждать следующих…
Потом бабушка глянула на мое разочарованное лицо и засмеялась.
— Приходи завтра. Ты ж рецепт небось не запомнила?
В классе со мной уже почти все разговаривали. Собственно, мне и не нужен был никто, кроме Жени. С ним я могла болтать часами, с остальными пока было тяжеловато. А я все реже вспоминала о том, что пришла из другого мира. Про компьютерные игры даже не думала, часто для уроков не хватало интернета, но мне его полностью заменил Женя. Он с готовностью отвечал на любые мои вопросы. А заодно и показал, как пользоваться всякими энциклопедиями.
Что интересно, в этом времени интернет гораздо меньше нужен, чем у нас. У них вообще тут время течет по-другому, более размеренно, спокойно. Комики не звонят, люди идут, а не бегут. Машин почти нет. А те, что есть, ездят ме-е-е-дленно и плавно. И, что забавно, все вокруг уверены, что живут в бешеном ритме.
Витя, 2018 год
Экзамены приближались, и меня вдруг начало колотить. Мама называет это «мандраж», а папа «флаттер». Странно, со мной такое редко случается. Последний раз — когда в бабушкиной деревне вечером возвращался домой, а тут из-за угла местные… Их было трое, они были здоровые и загорелые. И убежать я не успевал, потому что столкнулся нос к носу. И тут у меня такой мандраж начался, что я даже ход не сбавил. Только кулаки сжал и попер прямо на них. Иду и колочусь, даже жарко стало. Они, видно, что-то почувствовали, потому что молча расступились и пропустили меня без единого слова. Потом, когда мы с соседским Мишкой с ними возле озера схлестнулись, деревенские нас здорово отделали. А в тот раз — ничего, даже дразниться не стали.
И вот теперь у меня мандраж начался снова. Начался — и не хотел униматься. Самое обидное, что драться было не с кем, а то, честное пионерское, подрался бы! Чтобы унять флаттер, пришлось побродить по городу. Он у нас маленький… по крайней мере, раньше был. Теперь, как я понял, на окраине, особенно за рекой, много чего понастроили, но туда я не пошел, отправился в центр.
Гулял… нет, с такой скоростью не гуляют… тем более — не бродят… В общем, быстро ходил по центру между кирпичных домиков и церквушек. У нас вообще старый город. Немцы его взяли с ходу, а потом наши без боя освободили, поэтому очень много домиков уцелело прошлого (то есть уже позапрошлого) века. Кое-что заштукатурили и покрасили, но остались и такие, у которых кирпичи наружу торчат, как ребра у очень худого человека. Кирпичи древние, но крепкие, не оранжевые, как теперь делают, а коричневые. И шершавые. По ним рукой ведешь — и понемногу успокаиваешься.
Долго я так бродил, поглаживая кирпичи, мандраж почти уже весь выходил. И вдруг увидел человека, которого ну никак не ожидал тут встретить. Или, по крайней мере, не в таком виде.
Передо мной стоял Женька Архипов. Постаревший, с седой щетиной, весь морщинами покрыт, словно его жевали да выплюнули. И старое зимнее пальто — серое, все в коричневых подтеках. Но все-таки я сразу его узнал.
А он меня, кажется, нет.
— Женька? — спросил я не своим голосом. — Архипов? Ты?
Он поднял мутные глаза и уставился на меня. По-моему, он мало что соображал. Я уже решил, что обознался, как вдруг он ответил:
— Я.
Мне стало нехорошо. Наверное, потому, что от него несло чем-то кислым и противным.
— Ты как…тут оказался?
Женька посмотрел на кирпичную стену и удивленно пожал плечами.
— Это я, — объяснил я. — Витя Шевченко. Помнишь?
Он подумал и кивнул:
— Витя. Помню.
— А ты… Тебя все-таки исключили из пионеров?
Женька вдруг всхлипнул и вытер нос рукавом.
— Выперли! — сказал он сквозь слезы. — Из пионеров! И покатилась моя жизнь по наклонной! И Ленка меня тоже… выперла! Кому я такой нужен?
Мне захотелось провалиться сквозь тротуар. Женька Архипыч, надежда школы и умница, Женька, которого не смогла согнуть даже Васса, стоял и ревел, как девчонка. Он даже раскачиваться немного стал.
— Прости, — сказал я. — Это из-за меня… Я тогда струсил…
