Рядом со мной переживали родители — не мои, мои как раз не смогли прийти — а родители всех остальных. Некоторые молились, почти не прячась, другие успокаивали себя и друг друга, от чего начинали нервничать еще сильнее. Кажется, они немного ревновали своих детей ко мне, потому что все наши первым делом бросались ко мне («Семерка!» или «Девятка!»), а уж потом шли к ним. Все, кто сдал, не уходили домой, а оживленно галдели, пересказывая друг другу самые острые моменты:
— …А тут он говорит: «И как же звали этого князя?» А я: «Ну, не Владимир, это точно…»
— …Две цифры перепутал — пять и шесть! И семерку за это ставить? Придираются!..
— …А я отвечаю, а сама не понимаю: правильно — неправильно?…
Пока все шло нормально. Ястреб торчал в классе дольше всех, зато единственный отхватил «десятку».
Сушка вышла с «восьмеркой» и злилась на себя, что не смогла вспомнить какую-то дату. Когда вышел последний — Саша Харитончик с «семеркой», — я вытер со лба пот и уже собрался уйти домой, чтобы там тихонько полежать на кровати, отойти… И тут услышал:
— Шевченко! А ты что, экзамен сдавать не собираешься?
Это был удар под дых. Я так переживал за остальных, что совсем забыл про себя. Развернулся и на деревянных ногах пошел в класс. Почему-то я был уверен, что завалю.
Вытянул билет и пошел готовиться. Ну не то чтобы готовиться… Сел и уставился на вопросы. Раз пять перечитал — ничего не понял. Слова все знакомые, а о чем у меня спрашивают?
— Молодой человек! — сказал экзаменатор, строгий дядька в очках. — Вы, я так понимаю, готовы?
«Чего тянуть?» — обреченно подумал я, кивнул и пошел к доске.
Что было дальше, из памяти вымылось. Помню только, что стоял и мотал головой, как заведенный. Ни слова не сказал, только ждал, когда меня отпустят.
— Понятно, — сказал дядька в очках. — Идите.
Я повернулся, но тут наш историк, который сидел рядом с экзаменатором, неожиданно попросил:
— Витя, подожди за дверью, хорошо?
Я кивнул и вышел.
Там на меня набросились все наши:
— Ну как? — «Десятка»? — «Восьмерка»? — А в «гэ» классе тоже все наши круто посдавали! — Сушка к себе зовет, праздновать! — Так что тебе поставили? — Чего молчишь?
Сушка, которая первая поняла, что дело плохо, рявкнула:
— Так, отошли все! Отошли, я сказала!
Все удивленно, но беспрекословно послушались.
— Чего ты? — шепотом спросила она и погладила меня по руке.
Мне жутко захотелось разреветься.
— Завалил, — прохрипел я.
— Как завалил?
И тут меня прорвало. Я все ей вывалил: и как меня парализовало, и как я вопросы понять не мог, и как не понимал, о чем экзаменатор говорит.
Чем больше я говорил, тем больше на себя злился. Я ведь все знал! Без дураков! Я ведь у всех наших по десять раз экзамены принимал! И тут такой облом!
В общем, когда открылась дверь класса и историк позвал меня внутрь, я чуть не послал его к черту. Хорошо, что Сушка все еще держала меня за руку.
В классе меня ждал заинтересованный экзаменатор.
— Значит, — сказал он, — мы с вами, Виктор, в некотором роде коллеги?
Я подозрительно на него уставился.
— Мне Николай Иванович рассказал, — пояснил дядька, — что ты всю параллель перед экзаменами натаскивал.
Это был сюрприз. Вот уж не думал, что учителя в курсе нашей подготовки.
Я пожал плечами:
— Ну, не всех… Некоторые не захотели.
— Это, коллега, заметно… А что ж сам-то?
— Перенервничал, — сказал я честно, — мозги заклинило.
Он понимающе улыбнулся. Историк вопросительно смотрел то на меня, то на экзаменатора.
— Давай так, — предложил дядька и снял очки, сразу став родным и домашним, — билет ты тянуть больше не будешь, а просто я тебя по всему курсу поспрашиваю.
Не веря своему счастью, я кивнул.
Дядька вернул очки на нос, снова превратился в строгого экзаменатора и спросил:
— В каком году был принят Статут Великого княжества Литовского?…
…Я вышел только через полчаса, но наши так и не разошлись. Правда, на сей раз никто ко мне не бросился, только Ястреб спросил:
— Ну?
— Девять! — гордо ответил я.
— Урррра! — завопили мои одноклассники и, кажется, их родители.
Точно сказать не могу, потому что тут меня подхватили на руки и принялись подбрасывать к потолку.
Когда я наконец снова оказался на ногах, увидел перед собой экзаменатора. Довольный историк маячил за его спиной.
— Поздравляю, коллега, — дядька протянул мне руку.
Я с удовольствием ее пожал. Теперь экзаменатор казался родным даже в очках.
— Ты уже думал, куда собираешься поступать? — спросил он.
— Раньше летчиком хотел стать, — честно признался я. — А теперь… не знаю пока.
— Очень рекомендую подумать о карьере педагога.
Я почесал затылок. Как-то после летчиков — в учителя… Экзаменатор все понял и не стал настаивать. Кивнул на прощание и ушел.
— Чего стоим? — строго спросила Сушкина мама. — У нас дома пирожные остывают… греются… Короче, портятся! А ну все за мной!
Оля, 1980 год
Домой меня привели всю опухшую от слез и отчаяния. Ужас в том, что была суббота, то есть вместо того чтоб уйти на работу, родители сидели дома. Я так хотела сбежать к Женьке… Вот когда я вспомнила про комики! Хоть бы позвонить, хоть бы эсэмэснуть… Хоть бы узнать, как он там.
Я весь день пыталась что-то объяснить родителям. Мама вообще со мной не разговаривала, папа был сдержан, но из него хоть что-то удавалось вытянуть. Особенно если мамы рядом не было.
— Оля, ты пойми, если уж это дело дошло до моей работы, тут шутки кончились. Это тебе не игрушечки, не «хи-хи» и не «ха-ха». Еще не хватало, чтоб тебя из пионеров исключили!
— Пап, да дались вам эти пионеры!
— Ольга, всё! Я тебе объясняю еще раз, шутки кончились! Ты где вообще таких слов нахваталась? Что значит «дались вам пионеры»?
— Пап, но вокруг вранье, и все же это знают! Пионеры никакие не самые лучшие, пионеры — все!!! И всё, что про них рассказывают, почти всё вранье. Ну и что с того, что Красноперкина — председатель совета отряда? Она ябеда и склочница! И почему я должна брать с нее пример?
— Оля, такие вопросы не обсуждают!
— Но почему? Почему?
— Не обсуждают, и всё!
