Книга Я никогда не обещала тебе сад из роз, страница 7. Автор книги Джоанн Гринберг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Я никогда не обещала тебе сад из роз»

Cтраница 7

— Это еще что такое… вот это слово?

Дебора отчаянно пыталась разобрать черные штрихи и закорючки на белом фоне. Но безуспешно. Ей пришлось собрать все силы, чтобы припомнить, как по-английски переспросить:

— Что-что?

Учительница рассердилась. Но разве Дебора умничала?

— Вот здесь — какое слово?

Никакое. Штрихи и точки на белом листе, не удавалось извлечь ни единой частицы реальности. В отдалении кто-то захихикал, и учительница, боясь, очевидно, уронить свой авторитет, отвязалась от безмолвной Деборы и растворилась в серости. Настоящее превратилось в ничто, мир — в ничто.

На повторном приеме у доктора Фрид ужас подъема на поверхность еще не наступил. Дебора по-прежнему находилась глубоко в Жерле, где ей нисколько не мешало отсутствие языка, и смысла, и даже света.


Эстер Блау нетерпеливо вскрыла конверт и стала читать письмо — вначале с недоумением, а потом гневно.

— Здесь говорится, что она ждет моего приезда, но сказала врачу, что в этот раз хочет пообщаться со мной наедине. — Чтобы не задевать чувства Джейкоба, она опустила оборот речи, использованный в письме: «…не желает видеть мистера Блау».

Джейкоб ответил:

— Что ж, съездим, немного побудем все вместе, а потом вы с ней, если захотите, пошушукаетесь наедине.

Эстер подступила на шаг ближе к суровой правде:

— Пойми, Джейкоб, они считают, что приезд обоих родителей — это пока чересчур. Я сама сяду за руль, а могу и поездом добраться.

— Не говори глупостей, — отрезал он. — Что за бред? Я тоже поеду.

— Это не бред, — возразила она. — Прошу тебя, Джейкоб…

Он схватил со стола выписку и прочел; разозлила его не столько суть дела, сколько жена, которая пыталась его щадить и ограждать.

— Что она себе позволяет?

— Она нездорова, Джейкоб… сколько раз я тебе говорила… и доктор Листер твердила то же самое.

— Ладно! — прервал он. — Ладно. — Злость сменилась досадой. — Одну тебя не отпущу. Довезу до места и побуду где-нибудь в стороне. Если она передумает, сможет и со мной повидаться.

— Конечно.

Эстер снова пошла на уступку, ясно сознавая, что теперь ее постоянно будут тянуть в разные стороны, но отказать Джейкобу не могла. Оставалось только надеяться, что он поприсутствует на беседе с врачом и получит подтверждение из первых рук. Она встала и забрала у него письмо, уповая на то, что боль от недвусмысленного отказа притупится за время поездки.

Направляясь в спальню, чтобы убрать письмо, она услышала, как Сьюзи говорит по телефону с подружкой. Дочь бубнила:

— Ну, не знаю я… Какие могут быть планы?.. Говорю же тебе. Моя сестра Дебби серьезно болеет. Нет… Им каждый месяц присылают выписку о ее состоянии здоровья. Да нет, не в этом дело. Просто если придет плохая выписка, у них не будет желания устраивать праздник… Еще бы… Ладно, если разрешат, сразу сообщу.

Эстер в голову внезапно ударил беспомощный гнев, от которого на миг даже защипало глаза. Дебора! Дебора… что ты с нами со всеми сделала!

Глава пятая

Доктор Фрид приняла мать своей пациентки в светлом, заваленном папками кабинете. Ей как врачу важно было разобраться, кем в ходе лечения дочери станет Эстер Блау: союзницей или помехой. Многие родители говорили — и даже искренне считали, — что стремятся помочь своим детям, а сами давали понять, завуалированно или прямо, что их дети — это часть тайного родительского плана по саморазрушению. Для не вполне уравновешенных родителей независимость ребенка — слишком большой риск. За безупречной видимостью Эстер доктор Фрид разглядела ум, опыт и прямоту. А также некоторую напряженность, из-за которой улыбка получалась довольно натянутой. Как же нещадно боролись, должно быть, эти две воли, причем много лет!

Они расположились в удобных креслах; у доктор Фрид была небольшая одышка; а кроме того, при виде внушительных украшений посетительницы ей стало неловко за свою неухоженность. Она пригляделась еще раз. Женщина вменяема: она принимает тяжкие кары реальности и ценит ее дары. О дочери этого сказать нельзя. В чем корни этого различия?

Мать обводила глазами кабинет:

— Это сюда… приходит Дебора?

— Сюда.

На тщательно контролируемом лице проступило облегчение.

— Обстановка приятная. Без… решеток. — Пытаясь сохранять непринужденный вид, она с таким трудом выдавила последнее слово, что доктор едва не содрогнулась.

— В данный момент это, по существу, не имеет значения. Не знаю, достаточно ли у нее ко мне доверия, чтобы отвлекаться на обстановку.

— Моя дочь выздоровеет? Я так ее люблю!

Если это правда, подумала доктор Фрид, то вашей любви предстоят серьезные испытания в свете того, что ждет впереди. Вслух она сказала:

— Чтобы она выздоровела, мы все должны набраться терпения и трудиться как проклятые. — Это разговорное выражение, произнесенное с иностранным акцентом, звучало неестественно. — Ей потребуется огромный запас энергии, чтобы побороть собственную мотивацию к безопасности… поэтому вам иногда будет казаться, что она утомилась и перестала за собой следить. На данном этапе вас тревожит что-то еще?

Эстер с трудом формулировала свои мысли. Сейчас и в самом деле преждевременно было думать о каком-либо улучшении; тревожило ее нечто иное.

— Видите ли… мы все время… днями напролет… думаем только о том, как и почему это могло случиться. Она была окружена такой любовью! Говорят, подобные болезни коренятся в прошлом, в детстве. Поэтому мы день за днем обращаемся мыслями к прошлому. Я уж крутила так и этак, Джейкоб тоже, да и все близкие размышляют о том же — и только диву даются, но никто из нас так и не понял, в чем же причина. Причины нет, понимаете? Это страшит нас более всего.

Голос ее звучал на тон выше, чем ей хотелось: она пыталась убедить в своей правоте эти столы и стулья, эту докторшу и всю клинику, где за решетками вопят люди, которые, скорее всего, попали сюда по совершенно иным причинам… скорее всего.

— Причины слишком обширны, чтобы увидеть их разом, а тем более в подлинном свете, но мы можем поделиться своими мыслями о реальном положении дел и его причинах. Расскажите мне с вашей личной точки зрения, что вам известно о Деборе и о себе и как вы это поняли.

— Тогда, видимо, начать следует с моего отца.

Папа был выходцем из Латвии. Он страдал косолапостью. Почему-то эти два факта рекомендовали его более полно, чем имя и род занятий. В Америку он приехал молодым парнем, без гроша в кармане: иностранец, да еще колченогий, он атаковал свою новую жизнь, как врага. В ярости он прошел обучение, в ярости занялся бизнесом, прогорел, но смог подняться и разбогатеть. Купил великолепный особняк в историческом районе, где царили родовитость и фамильные состояния. У его соседей было все, чем он восхищался; а они, в свою очередь, презирали его за веру, акцент и образ жизни. Существование его жены и детей сделалось невыносимым, а он знай осыпал всех подряд — и соседей, и жену с детьми — грубой бранью из своего убогого прошлого. Окончательная победа, как он понимал, ему не светила, но маячила перед его отпрысками, которые получили образование, пообтесались и говорили без акцента. Чтобы вытеснить латышские и еврейские ругательства, усвоенные детьми у него на коленях, он нанял для них учителя жеманного французского.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация