Дэни тяжело переживал обвинительный приговор Кларе и ее отстранение от работы, тем более что это он взломал электронную почту журналиста. Чувство вины мешало ему смотреть ей в глаза, и он не отрывался от экрана. Клара ни разу не назвала его имени. Он избежал огласки и наказания, но весь кипел, потому что Энди Вуд не должен был заметить взлома своей почты. Дэни был достаточно опытен в таких делах! Но его подловил другой хакер, вот уже некоторое время преследовавший его, он был не в силах понять, почему Дэни согласился работать на полицию. Ему доставило удовольствие выдать Дэни. Но полицейский хакер не собирался утереться и промолчать, он уже обдумывал план мести.
Ранчо площадью в несколько гектаров.
Неизвестно где. Несколько холмов с густой
растительностью. Жаркое солнце
Колин проснулся весь в поту, волосы прилипли к подушке без наволочки. Солнце нагревало его постель, и он инстинктивно повернулся, ища тень. Это движение окончательно его разбудило. Он подскочил, не понимая, где находится.
Последнее, что он помнил, была скала Тодзимбо. При этом воспоминании его сердце забилось сильнее. Его мозг остановился, когда правая нога не нашла под собой опоры и увлекла в падение все его тело. Он открыл глаза и, не шевелясь, поискал взглядом знакомые предметы. Он увидел свое отражение в зеркале, занимавшем целую стену. Он оперся на локоть левой руки и приподнялся. На нем была больничная одежда, стандартная ночная рубашка ниже колен, в тонкую синюю полоску. Нижнего белья нет, ноги босые, на матрасе нет простыни. Кровать стояла посреди квадратной комнаты без потолка, вместо которого он увидел небо. Никакой мебели, за исключением некоего подобия пластмассового ночного горшка в углу. Двери не было, во всяком случае, он ее не разглядел. Только четыре стены высотой метров четыре-пять. Колин заглянул под кровать, оказалось, что она привинчена к серому бетонному полу. При каждом движении головы он видел отражение своего осунувшегося лица и фигуры в зеркалах, занимавших высокие стены. Он поднялся и подошел к одной из них. Над ним было голубое небо без единого облачка. Не раздавалось ни звука. Колин снова сел на кровать и стал изучать новый мир, в котором оказался. Куб. Ни единого предмета из его прошлой жизни. Несмотря на открытое небо над головой, им овладел приступ клаустрофобии, усиленный тишиной.
– Есть тут кто-нибудь? На помощь! Я Колин Стирл.
Долгие минуты Колин беспорядочно повторял только эти три фразы, словно страх ограничил его словарный запас, а они отскакивали от стен его тюрьмы. Он попытался передвинуть кровать – безуспешно. Половина площади помещения теперь находилась на солнце, отражение которого от зеркал вынуждало его, чтобы не страдать от жары, перемещаться вместе с тенью, исчезавшей по мере того, как текли часы. Губы пересохли. Не было воды. Ничего. Скоро усталость вынудила его прекратить призывы о помощи. Тяжело дыша, он лег в затененном уголке и заснул прямо на полу.
Когда он открыл глаза, начинало темнеть. Оранжевые отблески указывали, что солнце заходит, но стены не позволяли определить его точное местоположение. Теперь весь куб погрузился в тень. В нескольких метрах от себя он увидел пластиковый стакан с прозрачной жидкостью. Страдая от жажды, он подошел к нему, понюхал содержимое и выпил залпом. Во рту остался какой-то неприятный привкус. Рядом со стаканом стояла бумажная тарелка, а на ней – рубленый бифштекс и несколько белых фасолин. Колин почувствовал, как после первых же проглоченных кусков у него болезненно скрутило желудок. Он не знал, сколько времени он не ел. Это был один из многих вопросов, которые он начал себе задавать.
За ним следили, о нем заботились. Но кто? Невозможность ответить на вопросы тревожила. Кто мог быть заинтересован в том, чтобы держать его взаперти? Колин даже спросил себя, жив ли он. Может быть, все это лишь одно из проявлений смерти? От такого предположения ему стало плохо, как будто он оказался между двумя реальностями, сталкивавшимися между собой. После еды его мозг заработал интенсивнее. Эта пытка могла быть бесконечной. Он придумал целую теорию заговора, согласно которой семья убитой студентки после вынесения оправдательного приговора, решила отомстить ему таким способом. Его дыхание участилось, чему способствовал стресс, вызванный нахождением в замкнутом пространстве. Собственное отражение в зеркале вызывало отвращение. Ему хотелось посмотреть, что за стенами.
Колин снова начал кричать, но так же безуспешно. Он взял пустые тарелку и стакан и подбросил их в воздух. Ему пришлось много раз повторить эти броски, прежде чем удалось перебросить их через стену. Не было слышно ни единого звука, предметы словно поглотила неизвестность.
– Вы видите, я здесь! Я живой! Выпустите меня отсюда!
Кружась по кубу, он чувствовал, как растут в нем ярость и тревога, проявлявшиеся в физическом напряжении, ставшем неконтролируемым. Он стал колотить по зеркалу, но разбить не смог. Его кулак не причинил стеклу никакого вреда, только произвел глухой стук. Это было не стекло, а какой-то гибкий небьющийся материал. Зеркало казалось встроенным в стену, а не просто повешенным на нее. Сколько времени ему предстояло здесь пробыть?
Несколько раз сменили друг друга фазы сна и бодрствования. Когда он наконец нашел в себе силы встать, обнаружил у ножки кровати номер незнакомой ему токийской газеты; половина полосы была посвящена убийству Асами Миюзу. В написанной в обвинительном тоне статье было больше эмоций, чем фактов. И вдруг Колину стало страшно. Это, казалось, подтверждало его теорию мести. Он должен выбраться, должен попытаться убедить своих палачей. За какое-то мгновение он вновь пережил все то, что испытал после окончания процесса, все насмешки, все шуточки. Он покончил с собой, чтобы положить конец всему этому. И тем не менее оказался здесь. Живой. У Колина стало возрождаться желание сражаться, он начал понимать, что слишком рано опустил руки в той ситуации, выставлявшей его виновным в глазах публики. В конце концов, что значило его недавнее прошлое перед грозным настоящим, где физическая боль соединялась с душевными муками? Он очутился в тюрьме нового типа.
– Я ее не убивал, если вы это хотите знать! Это не я! Моя жена соврала. Выпустите меня отсюда!
Он сорвал голос и начал хрипеть. А потом, терзаемый тревогой, потерял сознание.
Колин знал о моральных пытках, заключающихся в том, чтобы лишить заключенного ориентиров во времени, отрезать его от внешнего мира. Грубо напомнила о себе война, потребовав от тела и мозга снова надеть панцирь, который он научился прятать.
Ему уже доводилось выдерживать экстремальные нагрузки. Но прошлые знания и опыт не избавляли от неприятных последствий нынешних бед. Начались боли в животе. Страшные спазмы. Поскольку весь туалет оказался сведенным к пластмассовому горшку, он стал кричать еще громче, но по-прежнему безрезультатно. Тогда он подошел к этому унизительному предмету, взял его в руки и решил перешагнуть через свое достоинство. Затем он долго сидел у ножки кровати, закрыв глаза, надеясь, что, когда откроет их снова, увидит что-то знакомое. Хотя бы одну деталь, которую он узнает, которая напомнит ему, что он живой. Отказываясь снова столкнуться с пустотой, Колин лег.
