– Уверены? – допытывался Стюарт. – Откуда вы знаете?
– Он сам признался.
Шарлотта прислонилась к столбику перил. Как приятно сидеть, не держа что-то в руках! Хватит обращаться с подделками Пьетро, как с бесценными шедеврами! Она вообще никогда не хотела возиться с ними. Каждое «творение» только напоминало ей о годах и месяцах ее жизни, когда она была так одинока. Прошлой ночью Стюарт сказал чистую правду: Пьетро использовал ее для осуществления своих фантазий. Взамен он содержал ее в роскоши, но Шарлотте пришлось всячески ему угождать. Только теперь, после того как Стюарт показал ей, что такое быть любимой, она поняла, как одинока была в Италии.
Но больше она не станет защищать имя умершего мужа. Пьетро заставил ее поклясться хранить тайну и пыжился от гордости, позволяя людям верить, что его коллекция – подлинная. Возможно, он именно поэтому и оставил ее Шарлотте, что всякий другой узнал бы правду и объявил его мошенником. До сих пор Шарлотта молчала только из благодарности за все, что он сделал для нее, когда она отчаянно нуждалась в помощи. Но это было раньше. Теперь она опасалась, что ее уважение к просьбе усопшего одурачило слишком много людей и стоило ей слишком дорого.
– Какого черта!
Стюарт с грохотом уронил лом.
– Все это?
– Все, – кивнула Шарлотта.
– Не может быть, леди Гриффолино, – запротестовала Амелия, прижимая к груди маленький мраморный бюст, словно пытаясь его защитить. – Они так красивы!
Шарлотта мрачно улыбнулась:
– У него был талант, но не хватало воображения. Подмастерья учатся ремеслу, копируя шедевры, а Пьетро просто не мог остановиться. Он копировал все прекрасные вещи, которыми хотел владеть, но не мог, – либо потому, что они были слишком дороги, либо потому, что были слишком хрупки или слишком хорошо известны… Он просто копировал их, чтобы доставить себе удовольствие.
Она показала на статую, которую перед этим едва не уронила:
– Любимая вещь Пьетро. Стояла в его спальне.
Сведя брови, Стюарт перебрался через груды соломы и ящиков, чтобы поближе взглянуть на статую, изображавшую молодого человека с лирой в руке. Второй рукой он перебирал струны. Увенчанная лавровым венком голова была наклонена к инструменту, но взгляд был обращен на окружающих. Чувственный рот кривила хитрая улыбка.
– Я бы никогда не заподозрил! Почему он создавал все эти подделки? Эта выглядит прекрасно.
Шарлотта показала на руку бога:
– Вот только левая рука длиннее правой. Нога выщерблена в том месте, где он не позаботился заполировать статую как следует, а лира слишком мала.
Лючия отбросила перо.
– Боже! Старый мошенник! Подумать только, он дарил мне много подобных вещиц!
Шарлотта вяло пожала плечами:
– По крайней мере, он ничего тебе не продал.
– Значит, вы с самого начала знали, что грабитель никогда не найдет чего-то ценного, – медленно выговорил Стюарт, мрачнея на глазах. – И он постоянно вламывался в дом, а вы ничего не предпринимали. О чем вы только думали, Шарлотта?! Что, по-вашему, искал вор?
– Не знаю! Я подозревала, что ему нужно что-то поменьше, то, что легко унести с собой. Золотая тарелка или усаженный драгоценными камнями реликварий. Но почти все, что в ящике, – громоздкие вещи, картины в рамах и статуи. Очень трудно пронести Меркурия по улицам и остаться незамеченным, независимо от того, подделка это или нет.
Стюарт продолжал неодобрительно хмуриться.
– Вы ужасно рисковали.
– Пока вы не встали у него на пути, он не делал ничего такого, что могло угрожать нашей жизни, – резко сказала она, снова терзаясь угрызениями совести из-за того, что не обращала внимания на грабителя, пока не стало слишком поздно. Его не одурачили подделки Пьетро, но он украл единственное сокровище Шарлотты – ее племянницу. И если она не сможет найти нечто настоящее, кто знает, вдруг Сьюзен никогда не вернется…
– Так что нам делать со всем этим? – вопросил Стюарт, воздевая руки к потолку.
– Если вы говорите, что все это ничего не стоит, как мы будем торговаться с похитителем?
– Вели оценить все это, дорогой Стюарт, – вставила Амелия, с грустью оглядываясь и все еще прижимая к груди бюст Купидона. – Будем надеяться, что какая-то вещь окажется подлинником.
– Не окажется, – бросила Шарлотта с отвращением, и встав, потянулась, но задела статую, недостатки которой только что описала. В раздражении и гневе она толкнула изображение Меркурия, срывая злость на ни в чем не повинном мраморе. Статуя покачнулась, наклонилась и с ужасным грохотом упала на пол. Голова бога оторвалась и раскололась надвое. Одна половина, проскользив по паркету, врезалась в охапку соломы, другая замерла у подножия лестницы.
Стюарт перевел дыхание, словно намеревался упрекнуть Шарлотту. Но вместо этого вздохнул:
– Одной меньше в списке, – махнул он рукой, наклоняясь, чтобы поднять безголового Меркурия. Схватил его за шею и снова поставил.
– Да этот парень внутри полый, – с удивлением заметил он.
– Скареда, – презрительно бросила Лючия. – Истинный скульптор никогда бы не использовал дешевый камень.
– Что же, вполне естественно, – заметил Стюарт, пытаясь придвинуть покореженную статую к стене. – Полый бог для мошенника-скульптора.
Он снова толкнул статую к стене, и на пол посыпалось еще больше мраморной крошки. Стюарт стряхнул с себя сор, и к нему тут же поспешила горничная с метлой. Но он не трогался с места:
– Шарлотта…
– Что там?
Она взглянула ему в лицо, бросилась к статуе и заглянула внутрь. Как и сказал Стюарт, статуя была полой, очевидно, с какой-то целью. Края полости были гладкими и ровными. Женщина наклонилась ближе:
– Статуя… Внутри что-то есть!
В холле раздались удивленные крики. Все сгрудились вокруг статуи. Стюарт осторожно извлек туго свернутый бумажный рулон, очевидно старый и пожелтевший, разорванный по краям и смятый.
– Знаете, что это? – спросил Стюарт Шарлотту.
– Нет, – покачала головой та.
– Что это, Стюарт? – спросила раскрасневшаяся от волнения Амелия.
Шарлотта неожиданно поняла, что в молодости она, вероятно, была очень красива.
– Пока не понимаю, матушка.
Стюарт отнес рулон в столовую и осторожно развернул. Бумага была тонкой, но не порванной, если не считать краев, участки которых местами обратились в пыль.
– Это эскизы, – поняла Шарлотта, прижимая бумагу к столу.
Листы поменьше сворачивались снова, и ей приходилось ловить края. Подобные рисунки художник делает перед тем, как перенести изображение на холст. Но изображения буквально рвались с бумаги, особенно потому, что были в натуральную величину. Обезумевшие лошади сцепились друг с другом, а их всадники сошлись в смертельной битве. Мужчины в военной одежде пронзали друг друга дротиками и скрывались за щитами, лежа под копытами разъяренных коней. Здесь были оруженосцы с копьями, солдаты, сжимавшие рукояти мечей, корчившиеся в смертных судорогах безголовые изуродованные фигуры.
