– А Маша? Она пыталась как-то исправить ситуацию?
– Конечно! Она все надеялась подружиться с ней, одалживала свои украшения и косметику, возила ее по бутикам и делала дорогие подарки. А еще много раз вытаскивала Ланку из всяких передряг. Однажды сестра взяла без спросу отцовскую машину и попала в милицию. А Маше удалось замять все это дело, так что отец даже ни о чем не догадался. А еще она постоянно отмазывала Ланку в школе. И когда сестрица напилась до потери пульса, благодаря Маше отец тоже ничего не узнал. Она все старалась как-то сгладить, замять, чтобы поберечь его нервы. И Ланку всегда оправдывала: это, мол, у девочки гормоны бушуют, она просто еще не может отвечать за свои слова и поступки. Повзрослеет – образумится, а пока нужно просто подождать. А если начать давить на нее, то еще хуже будет – мало ли что она может выкинуть? А я этой Маше все говорил, что нельзя так, что девчонка совсем распустилась, что надо просто быть с ней построже – тогда она и контролировать себя научится как миленькая. А то ведь как обычно все получается? Сначала сестра наорет, потом начинаются рыдания, истерика, потом она просит прощения – и на какое-то время успокаивается. До следующего взрыва. В общем, типичное поведение истерички – выплеснуть эмоции и сразу все забыть. Я и сказал Маше, что неплохо бы предупредить Ланку, что еще один такой фейерверк – и она снова очутится в пансионате. Но она все свое: дескать, подростка нельзя подавлять, иначе сформируется личность с заниженной самооценкой. Мол, девочка так себя ведет, потому что боится, что ее недостаточно любят, надо дать ей понять, что ее принимают и любят такой, какая она есть.
– Эта Маша – случайно не психолог? – вскользь заметила я.
Елистратов вздохнул и покачал головой:
– Да нет, это так, скорее интуитивные знания.
– И что, ее прогнозы сбылись? Светлана образумилась?
– Если бы! – хмыкнул мой собеседник. – После школы она отправилась в Англию, окончила колледж – угадайте какой? – кулинарный! И с этим блестящим образованием вернулась в Тарасов. И здесь у нее началась очень бурная личная жизнь: то замужества, то разводы.
– И сколько их было? – удивилась я, мысленно прикидывая, сколько лет прошло с совершеннолетия Светланы и сколько раз за это время можно было сходить замуж.
Елистратов безнадежно махнул рукой:
– И не спрашивайте! Я уже не вспомню. Обычно брак у нее длился от нескольких месяцев до полугода – больше она с одним мужем не выдерживала. Хотя нет, один, помнится, продержался около года – Ланка тогда сказала, что это супердолгий срок. И, кстати, расставалась она со всеми своими мужьями вполне мирно, потому что выбирала себе спокойных, уравновешенных, интеллигентных людей. Может, их как раз привлекала эта ее безбашенность – вы же знаете, что противоположности притягиваются? Вот это как раз тот самый случай. И расходились они тихо-мирно, безо всяких скандалов, и после развода каждый оставлял Ланке что-то хорошее на добрую память. Один, помню, оставил ей шикарную трехкомнатную квартиру в центре. Другой подарил загородный коттедж. Остальные давали немалые деньги. Один, правда, попался форменный псих, все никак не хотел расстаться мирным путем. Перебил уйму чайных сервизов, разнес на мелкие части мебельный гарнитур, даже разрезал на кусочки Ланкино манто. Но я подозреваю, что такое пещерное поведение ей даже нравилось: в кои-то веки можно было пожаловаться, что она бедная овечка, несчастная жертва этого больного на всю голову психа! Потом они все-таки расстались – и вдруг новая напасть: она влюбилась, представляете?
– А что, до этого о любви речь не шла? То есть она даже для виду не говорила своим мужьям, что любит их? – в недоумении спросила я.
– Н… нет, она скорее уступала их напору, что ли, – подумав, ответил Елистратов. – Я вообще плохо представляю себе, как там у них это происходило.
– Но зачем тогда она выходила замуж? – снова удивилась я. – Неужели просто ради денег?
– Нет-нет, что вы! – замахал руками бизнесмен. – Она ведь девочка небедная, как вы помните, отец хорошо ее обеспечивал. Просто как вам сказать? Дорогую женщину видно сразу, а Ланка – дорогая женщина, она привыкла к роскоши с детства, и это бросается в глаза, это притягивает. Вот к ней и тянулись мужчины определенного склада и статуса, она только с такими и общалась, это для нее было так же естественно, как дышать. Им нужна была красивая жена, которую можно с гордостью предъявлять в любом обществе, а ей – мужчина, который ее содержит и всем обеспечивает. На отца же она обиделась, вы помните? И из его рук ничего принимать уже не хотела. А сама себя обеспечивать она никогда не умела. Ей ведь красоваться надо, а деньги зарабатывать – это не для нее. Вот и…
– Понятно, – сказала я. – И что же, после очередного мужа ее вдруг настигла большая любовь?
– Не знаю, насколько большая, – усмехнулся Елистратов. – Но она ведь как привыкла? Ей нужно, чтобы все и сразу. А мужчина, в которого она влюбилась, оказался женат. Естественно, первым делом она потребовала, чтобы он развелся и женился на ней. А он заартачился – сказал, что его жена больна лейкемией и что он, как порядочный человек, не может бросить ее в таком состоянии. Но Ланке-то что? Она разве о ком-нибудь думала когда-то, кроме себя? Другая бы смекнула быстренько, что мужик не очень-то и хочет быть с ней, да из гордости сама бы предложила расстаться. А эта ведь и слов других не знает, кроме «хочу»! Подавайте ей этого Валерия со всеми потрохами – да и все тут! Каждый раз, как он к ней приходил, она устраивала ему умопомрачительные сцены ревности. А потом звонила мне посреди совещания и расписывала, как ей невыносимо думать о том, что ее ненаглядный сейчас ложится в постель с собственной женой! Уж не знаю, как там с лейкемией дело обстояло, но на супружеские ласки его жены, видимо, вполне хватало, и от мыслей об этом Ланка просто с ума сходила. А когда этот Валерий, пробыв у нее некоторое время, уезжал домой, к жене, она металась, как раненая птица, топала ногами, рыдала до икоты.
– И сколько это продолжалось? И чем все закончилось? – спросила я.
– Однажды, когда она в очередной раз потребовала, чтобы Валерий женился на ней, он спокойно так ей говорит: «Любимая, если я на тебе женюсь, то в одночасье стану нищим». Тогда Ланка начала орать, что он все врет, что нищие не одеваются в шмотки от Лагерфельда. А он в ответ заявил, что все его имущество, движимое и недвижимое, принадлежит его больной жене, и если он с ней разведется, то…
– И что, это остановило Светлану?
– Да нет, конечно же! Она сказала, что у нее самой денег полно, им на двоих вполне хватит.
– А он?
– А он вполне резонно заметил, что если он ей надоест, то деваться ему уже будет некуда, а вот смертельно больная жена все деньги завещала ему, так что потом можно будет и пожениться.
– Надо же, какой рассудительный! Все предусмотрел! – воскликнула я. – И как ваша сестра отреагировала на это?
– У Ланки словно ум отшибло, – вздохнул Елистратов. – Свет у нее клином сошелся на этом Валерии. Причем я уверен, что если бы они стали жить вместе, он бы очень быстро ей надоел и она бы выгнала его, как и прежних мужей, и все бы легко забылось. Но вот тот факт, что Валерий упирался руками и ногами, действовал на нее, как красная тряпка на быка. Она немедленно полезла в Интернет, разыскала статью о лейкемии, прочла и швырнула ноутбуком прямо в своего любовника. Стала кричать: «Ты мне наврал! Лейкемия прекрасно лечится, если есть деньги на хорошие препараты! Твоя грымза еще меня переживет!» И выгнала-таки его.
