– Ох, и сильна же чертовка, – подмигнул ей Цой. – Хорошо, что я не твой муж.
– А то! Враз бы у меня похудел, Мэтскай!
– Я не толстый. У меня кость широкая, – отмахнулся Цой. – Где Женька Гора?
– Суд еще не закончился. Позже будет.
Александр кивнул и указал в сторону школы.
– Хорошо. Андрей у себя. Дожидается вас.
Жанна с братьями направились в здание, а Цой взглянул на Евгения Сапрыкина. Тот продолжал сидеть в телеге, дымить трубкой и вертеть в руках кубик Рубика.
– Дядя Женя, поделись табачком, а?
– Курить вредно, – проворчал Сапрыкин, хмурясь и проворачивая грань кубика.
– А сам чего пыхтишь тогда?
– Я уже старенький. Мне до фонаря.
– Да не жмись ты. Отсыпь табачку.
– В рюкзаке, – махнул за спину рукой Евгений Анатольевич.
Александр торопливо схватил внушительных размеров рюкзак Сапрыкина и, найдя там пухлый кожаный кисет с табаком, нетерпеливо набил им свою трубку и закурил.
Сокрушающий внутренности кашель не заставил себя долго ждать, и Цой разразился им после первой же затяжки.
– Йокарный бабай… где ты взял этот табак?.. – простонал Александр, откашлявшись и утирая выступившие слезы.
– В «Якоре»
[32], блин, купил, – съязвил Сапрыкин. – Это самосад. Ты не видел, какие я плантации в сквере на Кронштадтской улице вырастил? Вот ведь молодежь пошла. Взял на халяву и еще жалуется при этом.
– Я слыхал, ты там коноплю выращивать пытался.
– Было дело. Но ведь это провоцирует всяких баранов. Я же ее для конопляного масла, которое в лампах хорошо горит и светит, да для канатов выращивать пытался. Дома под присмотром в таких количествах, чтоб для всей общины, не вырастишь. А на улице… Найдутся идиоты, которые начнут воровать и курить. А потом их придется судить. Зачем нам эта канитель?
– Тоже верно, – кивнул Цой. – Но я, на всякий случай, даже не буду спрашивать, где ты семена этой дурман-травы достал. Ты, это, – он ткнул пальцем в кубик Рубика, – мозг себе взорвать хочешь? У меня была в детстве эта хрень. Ничего кроме психоза она мне не принесла.
– Это потому, Санька, что ты дурак, – вдумчиво резюмировал Евгений Анатольевич.
– С какой стати?! – возмутился Цой.
– У тебя в детстве был Интернет. Ты за пять минут мог найти исчерпывающий урок по сборке этой головоломки. Но ты, чертов плут, искал там фотки с титьками и пиратский контент качал. Верно?
– Слышь, старый… Ты, это… про титьки-то не так громко, что ли… Авторитет мой не шатай. Ты же сам как-то сказал, что Интернет – зло. Было дело?
– Конечно, было. Конечно, зло, – дважды кивнул Сапрыкин. – Когда я был маленьким и не было всех этих технологий, вот прям как сейчас, шанс встретить какого-нибудь злобного кретина равнялся процентам двенадцати. Ну, или пятнадцати. Интернет увеличил эти шансы до восьмидесяти пяти процентов. Причем этого злобного кретина ты мог встретить на другом краю галактики. Где-нибудь в Питере или Калининграде. При этом находясь здесь. У себя дома. А еще там брехни всякой больше, чем в телевизоре, было в сотни раз. Но и польза имелась от этого Интернета, конечно. Вот этот кубик, настоящий, венгерский, купили мне родители году эдак в восемьдесят пятом. Или даже раньше. Но собирать я его научился где-то в две тысячи седьмом. Нашел в Интернете видео обучающее. Правда, сейчас никак алгоритм не вспомню. Старость, мать ее… А еще я через Интернет нашел друга своего детства, о котором знать ничего не знал лет двадцать пять. Мы когда-то жили вместе в доме на улице Кронштадтской, номер семь.
– Это тот дом, с медалькой на торце, в котором ты и сейчас обитаешь? – спросил Александр.
– Да. Потом, где-то в первом классе, Казимир переехал к вам, в Приморский. А потом они вообще уехали на Большую землю. Как позже оказалось, он жил в Москве. И я его нашел. Не выходя из дома и благодаря Интернету.
Скрипя колесами, к ним подкатил на велосипеде Никита Вишневский и, наведя фотоаппарат, щелкнул затвором.
– Чего вы тут сидите, трубками пыхтите, как эти… Гендальф и Бильбо?
[33] – спросил Никита.
– Гендальф маразмирует потихоньку, а я вот сижу и слушаю. Присоединяйся, – ответил Цой.
– Да мне на завод надо. Чего ты там рассказывал, дядь Жень?
– Я рассказывал, как нашел друга детства через Интернет. Как раз накануне войны. Мне, по роду моей работы, вообще-то было запрещено иметь аккаунты в социальных сетях и прочее. Но я, тайком от начальства, все-таки аккаунт завел. Только подписался другим именем. Алексеем Волковым назвался, в честь своего любимого писателя
[34], и нашел-таки своего детского друга – Казимира Гжеля. Особо пообщаться через Интернет мы не могли, опять-таки из-за моей работы. По этой причине я пригласил его приехать сюда. В мир его детства. И он приехал. Как раз накануне всеобщего трындеца. Жил у меня. Ездил в Приморск и фотографировал, что с ним стало с тех пор, как Казимир еще школьником его покинул. Долго мне жаловался, в какой все упадок пришло… И кинотеатр, и КЮМ, и казармы… Интересно, что бы он сейчас сказал… И что стало с ним и всей Москвой…
– Погоди-ка! – воскликнул Цой. – Никитос! Ты помнишь, как мы на руинах кинотеатра за день или два до взрыва в сталкеров играли?
– Какими же мы дебилами в детстве были, – усмехнулся Вишневский. – Что-то припоминаю. А что?
– Ну, там сидел какой-то печальный тип и все ныл про то, какой наш Саус-Парк хреновый стал по сравнению со временами динозавров. А ты у него еще фотоаппарат отобрать хотел.
– Ты что-то путаешь, Саня. Не хотел я ни у кого фотоаппарат отбирать.
– Ну, ты ему, такой, говоришь… Дядя, отдай фотоаппарат, а то по башке получишь сейчас…
– Да что ты гонишь, придурок? – поморщился Никита. – Я просил посмотреть и ничего подобного не говорил.
– Ну не суть, – отмахнулся Александр и повернулся к Сапрыкину: – Так это и был твой кореш? Он тоже из Москвы!
– Может быть, – пожал Евгений Анатольевич плечами. – Кто теперь разберет?
– А он обратно уехать-то успел?
– Успел, – вздохнул Сапрыкин. – Лучше бы тут остался, ей-богу.
– Ну, так может в порядке он? Ты бывал в московском метро? Да там миллион человек укрыться мог!
– А что бы делали остальные десять или одиннадцать миллионов? – спросил Евгений Анатольевич. – Теперь посмотри вокруг. Не знаю, как ты, а я вижу настоящий рай. И что по сравнению с этим подземелье?
