– Рай-то у нас рай. Но вот вчера снизу к нам ад постучался, – вздохнул Вишневский, имея в виду землетрясение.
Сапрыкин развел руками:
– Ну, не без этого. У всего есть оборотная сторона. Это как с ядерной энергией. Она могла наполнять жилища людей дешевым электричеством, а могла отправить остатки человечества в каменный век, где это электричество уже на хрен никому не нужно. Результат вы знаете. Как говаривал старина Эйнштейн – все относительно.
Задумавшись на некоторое время, Вишневский внимательно посмотрел на Сапрыкина и спросил:
– Дядя Женя, а что за работа у тебя такая была, что тебе запрещали Интернетом пользоваться? Ты столько лет только намекал на свое прошлое, но так ничего толком и не рассказывал.
– Мне не запрещали пользоваться Интернетом. Мне было запрещено оставлять там личные данные и заводить именную почту.
– А почему?
Евгений Анатольевич поднял взгляд на Никиту. Затем пристально посмотрел на Александра и вытянул руку в сторону поселка Рыбачий.
– Помните подводные лодки, что чернели там у причалов?
– Конечно, – друзья кивнули.
– Когда лодка уходила на боевое дежурство, неся в себе термоядерные ракеты, с ней, конечно же, уходил и экипаж. Матросы, офицеры. Командир. А еще там был офицер особого отдела, который присматривал за экипажем и следил, чтоб командир лодки не вскрывал специальный конверт. Либо вскрыл его в определенных обстоятельствах. Не раньше и не позже. Но и это не все. С лодкой уходила еще группа людей. Четыре человека. Как правило, экипаж думал, что это инженеры с завода, на котором, например, был построен реактор, или пусковые шахты, или торпеды. В общем, эти люди числились как гражданские специалисты. Иногда они числились как офицеры с надводных противолодочных кораблей, проходящие стажировку по обмену опытом. Экипаж лодки снисходительно эту четверку называл пассажирами. Но только командир, старший помощник, офицер особого отдела и старший шифровальщик знали, кто эти люди. На лодку мог прийти секретный зашифрованный приказ, адресованный этим пассажирам. И тогда лодка шла в определенный район, под покровом ночи достигала перископной глубины, а эти четверо покидали ее через торпедный аппарат. С ними был кое-какой багаж. Резиновая лодка, которую они расправляли, достигнув поверхности, специальное оружие, припасы на некоторое время и еще кое-что. Они на лодке достигали глухого берега. Подавали сигнал на спутник и ждали дальнейших указаний с этого спутника. Да, кстати. Один предмет из своего багажа они при этом прятали у берега под водой. До особых указаний.
– Что за предмет? – спросил Александр.
– Диверсионный тактический ядерный заряд.
Цой и Вишневский переглянулись.
– Так вот, – продолжал Сапрыкин. – Они могли высадиться в любой точке мира. И могли получить приказ заложить этот заряд где угодно. Будь то Панамский канал, остров Гуам, фьорды близ Норфолка или Скапа-Флоу, на дне пролива Ла-Манш, над железнодорожным тоннелем, возле пусковых шахт ядерных ракет противника. Но их задание не обязательно могло быть связано с установлением этого заряда. Они могли получить приказ выйти на связь с местным агентом и сделать для него грязную работенку. Повредить электростанцию, мост, радар, железную дорогу, линии связи. Похитить или убить какого-нибудь человека. Или, наоборот, освободить кого-то или прикрыть бегство и спасти жизнь. Где угодно… что угодно… Эти четыре пассажира – солдаты апокалипсиса. Диверсанты наивысшего уровня подготовки, который только существовал в нашем грешном мире. И одним из них был я.
Изумленные Вишневский и Цой вытаращили на старика глаза.
– Не надо на меня так смотреть, – усмехнулся Сапрыкин. – Когда началась вся эта заваруха, я вообще-то в отпуске был. По случаю приезда моего друга Казимира. Я тут ни при чем. Без меня фейерверк провели.
– А мы думали, ты что-то типа ученого, – развел руками Никита.
– Что-то типа? – Сапрыкин прищурился, хитро улыбнувшись. – Когда находишься месяцами под водой, чем себя занять? Понятное дело, у штатного экипажа есть функциональные обязанности, расписанные по часам. А что делать «пассажирам» вроде меня? Зачитывал я до дыр все книги из бортовой библиотеки. Мозги тренировал. И не важно, что там за книжка в руки попала. Ядерная механика, «Капитал» Маркса, поэзия Байрона или наставление по разведению крупного рогатого скота. Все читал.
– Слышь, старый, чего мы о тебе еще не знаем? – выдохнул Александр.
– Вообще-то, вы ни хрена обо мне не знаете, салаги, – Евгений Анатольевич снисходительно улыбнулся и поднял руку, в пальцах которой вертел головоломку. Все цвета всех граней были на своих местах. – Я собрал кубик Рубика.
Глава 8
Океан
– По моим подсчетам, оползень изменил ландшафт до тридцати пяти процентов поверхности западного, юго-западного склона вулкана, – произнес Антонио Квалья, оторвавшись от своей подзорной трубы и склонившись над листом бумаги. Добавив несколько штрихов карандашом к свежему изображению Авачи, он поднял взгляд на Оливию.
Собески была погружена в совсем иные мысли. Теперь она и Михаил поменялись местами. Теперь он злился, имея на то веские основания, а она являлась провинившейся стороной.
Конечно, не стоило ждать, что Антонио скроет от Михаила вчерашний безрассудный поход Оливии в сопки. В конце концов, он и сам был рассержен на нее, но как только увидел, какое негодование охватило вернувшегося домой Михаила, он сразу же смягчился и призывал к тому же самому Крашенинникова.
Михаил находился на улице и возился с какими-то железками, мастеря арбалет. При этом он постоянно что-то бормотал и довольно резко и импульсивно работал инструментами, демонстрируя этим самым свою непогасшую злость на поступок своей возлюбленной.
Оливия стояла у окна, безучастно глядя на далекий вулкан и иногда опуская взгляд на Крашенинникова. Их отношения все чаще давали сбой, и она силилась вспомнить, когда у них хотя бы сутки проходили в гармонии, без ссор и споров. Силилась и не могла вспомнить. Разве что уже совсем давние времена, когда они буквально дышали друг другом, и казалось, что только их взаимная любовь создает вокруг непреодолимый барьер для чудовищной катастрофы, что давно воцарилась на планете.
Что случилось? Огонь былой страсти угас, доказывая скептические постулаты о том, что любовь отнюдь не вечна и всегда обречена остаться позади прожитых лет, как обречена на это и трепетная юность? А может, из глубин океана подсознания дает о себе знать горечь и тоска по детям, которых им, похоже, не суждено завести?
Она смотрела на Михаила и пыталась найти в себе те же чувства, что заставляли биться ее сердце все эти годы. Любит ли она его все еще или это уже просто привычка, переросшая в зависимость? От их отношений остались лишь руины, подобные руинам цивилизации, в которых они по инерции продолжали влачить жалкое и бессмысленное существование?
Михаил продолжал работу. Сделать деревянное ложе арбалета было самым простым. Но вот совладать с автомобильной рессорой, превратив ее из полоски железа в плечи оружия, оказалось задачей поистине титанической. Он понимал, что не в силах запретить Оливии дальнейшие вылазки в сопки в то время, пока он занимается разбором той машины у Вилючинска. В этом ему не помогут ни его злость, ни обида, ни уговоры. Но надо хотя бы сделать такое оружие, чтобы хоть как-то ее обезопасить.
