Судьба распорядилась иначе, и будущее предстало совсем иным. Тем более странно, что после всего произошедшего с миром и с ними он сейчас не кто иной, как капитан корабля. Настоящего корабля, вышедшего в Тихий океан. И сейчас он, как и тогда, чувствовал, что шагнул за край земли. В мир открытий.
Жаров думал о том, как поразительны могут быть повороты судьбы, и не сразу заметил, что слышит только шум волн.
Андрей резко обернулся и взглянул на Никиту.
– Дизеля стихли почему-то, – ответил на прочитанный во взгляде Жарова вопрос Вишневский.
На палубу вышел Самсонов, все с той же промасленной ветошью.
– Эти чертовы дви… – начал было говорить он, но вдруг смолк и стал с изумленным видом озираться. Сначала он посмотрел мимо Никиты и Андрея. Затем влево и вправо. Потом в сторону кормы и только там обнаружил берег, до которого уже никак не меньше десятка километров.
– Мы где?! – воскликнул Самсонов.
– В Тихом океане, Палыч, – ответил Вишневский.
– Вы что, сдурели?! – старый мичман заорал, вскинув руки. – Двигатели встали, и мы не можем понять, в чем дело! И, оказывается, мы уже в океане! Твою мать! – Он впился пальцами в свои волосы и принялся отчаянно материться. – Если мы не восстановим ход, нас унесет черт-те куда, а на борту ни запасов воды, ни еды… Твою ма-а-ать!!!
Самсонов бросился обратно внутрь корабля и загрохотал ногами по ступенькам, ведущим в машинное отделение, продолжая изрыгать крепкую брань.
На лице Вишневского появилась горькая усмешка.
– Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад – когда именно, неважно – я обнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы еще занимать меня… – процитировал он первые строки книги, которую они все читали, и не один раз
[38].
Жаров мрачно посмотрел на Никиту:
– И что ты хочешь этим сказать? Что я такой же псих, как капитан Ахав?
[39]
– Не знаю, Андрей. У него цель оправдывала любые средства. А какова твоя цель? И какая надобность была удаляться от берега и забираться дальше в океан?
– Я тебе уже объяснил, черт тебя дери! Нам вечно бояться этого океана? Так, по-твоему?
– Если мы оказались в нем на корабле без запасов воды и еды, которым нельзя управлять, то да, Андрей. Мы должны его бояться! Это здравый смысл…
– Черта с два! Не должны мы бояться! Если бы мы боялись бросить вызов бандам, то так и жили бы под их игом, если вообще бы жили!
– Это не очень удачное сравнение…
– Самое что ни на есть удачное!
Вишневский развел руки и вздохнул:
– Ну, что ж. Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад – когда именно, неважно…
– Да иди ты к черту, Никита, понял?!
Андрей быстро зашагал на корму. Признавать свою ошибку он не торопился, хотя понимание к нему пришло быстро, стоило только взглянуть на берег Камчатского полуострова, оставшийся за кормой. Ситуация действительно скверная, и сейчас все его недавние ощущения, полные радостного предвкушения и оптимизма, резко сменились гневом и первыми признаками отчаяния. Хотя они все так же на том же корабле, в той же воде и под тем же небом. Но заглохли двигатели. И теперь остро пульсировала мысль о том, как же они все еще зависят от чего-то неодушевленного. А ведь казалось, что те времена позади. Это раньше зависели люди от всего, что не имеет ни души, ни чувств. От бумажек с водяными знаками, от смартфонов с идиотскими приложениями и кучей ненужных номеров в памяти. От телевизоров, компьютеров с их Интернетом. От машин, нефти и бездушных властительных ублюдков, настолько заигравшихся судьбами мира и миллиардов людей, что начисто позабыли об отсутствии в этой игре кнопок «save» и «load». И вот теперь чертовы двигатели тральщика напомнили ему, что грош цена человеческой гордыне и его устремлениям, если какой-то механизм даст сбой. И вышло так, что он – Андрей Жаров – вдруг, сам того не ведая, поставил жизни двадцати человек на корабле на грань жизни и смерти.
Он вернулся к Никите.
– Халф, спускайте шлюпки на воду, забирай людей, и плывите к берегу, пока нас не унесло.
– Ты говоришь так, будто сам решил остаться, – нахмурился Вишневский.
– Я не могу бросить корабль. Мы слишком много лет и сил вложили в его ремонт. Я останусь с Палычем и группой дизелистов. Может, удастся запустить двигатели. В любом случае вы вернетесь на лодках с едой и водой. Бросим якорь и будем надеяться, что он достанет дна.
– Ты хоть представляешь, сколько отсюда на веслах до Приморска добираться?
– Никита, ты сам недавно про драккары и викингов вспоминал.
– По-твоему, это смешно?
– Я не шучу, Никита. В Приморском возьмете ялик с мотором. Обратно будет проще.
– Эй! – рявкнул вновь оказавшийся на палубе Самсонов. – Хорош тут лясы точить! Придется вам попачкаться, дорогие диктаторы. Айда в машинное. Нам помощь не помешает.
– Я Никиту и часть экипажа эвакуирую, Палыч.
– Черта с два. Или мы все вместе запустим моторы этой посудины, или все вместе тут издохнем. Отличная мотивация, я считаю.
Глава 9
Отлив
Никто не стал спрашивать старика Сапрыкина, что значит произнесенная им вдруг фраза – «у всех своя Голгофа». Задавать дяде Жене вопросы вообще дело неблагодарное. Либо загрузит своим ответом мозг слушателя так, что у того извилины в панике зашевелятся, будто опарыши, приготовленные к нанизыванию на рыболовный крючок, либо просто посмотрит из-под седых бровей так многозначительно, что любой под этим взглядом почувствует себя редкостным кретином. Вот и не пристал никто к нему с вопросом, помня о его нелюдимости и каком-то эпически темном прошлом, связанным в том числе и с ликвидацией банд. Скорее всего, он имел в виду, что в мире много гор, которые так называются. Камчатская гора с названием Голгофа находилась к югу от Авачинской бухты. По сути, такая же сопка, как и всюду в этих краях, но несколько выше и с более крутыми склонами. Из Приморского ее было видно, и Голгофа представляла собой густо поросший лесом острый конус. Интересной особенностью ее было то, что листва на деревьях, растущих у вершины, начинала желтеть уже в августе. Осень начиналась здесь, на вершине, уже летом, и постепенно спускалась к подножию, окрашивая гору градиентом тонов каждого периода осенней поры. Последний снег, если не считать ледников на вершинах вулканов, покидал этот край тоже здесь. Ручьи талого снега стекают с Голгофы весь июнь.
