Оливия отшатнулась, вытаращив на него глаза и в недоумении разведя руками.
Михаил вздохнул:
– Прости, родная. Это было грубо.
– О да, черт возьми, это было грубо!
– Эй, друзья, я прошу прощения, – напомнил о себе смуглый здоровяк. – Насколько я понял, на противоположном берегу есть люди и они нашли какое-то тело? Уж простите, но ваш спор частично был на английском языке. И вам не о чем беспокоиться. Мы знаем, что там есть люди. Дымы от костров видны днем и ночью виден огонь. В хороший бинокль, конечно. А несколько наших людей вообще уверяли, что не так давно видели, как по этой бухте шел корабль. И не деревянный барк с парусом. А настоящий военный корабль. Честно говоря, я не склонен верить, пока сам не увижу. Вы позволите? – Он указал на зрительную трубу.
– Извините, но не позволю, – категорично заявил Крашенинников.
Американец вздохнул и потер блестящую бронзовую лысину. Затем уставился на Антонио, чья голова также не была богата растительностью. Если не считать аккуратную бородку с усами.
– Я как ты, приятель. Экономлю на шампуне, – подмигнул ему американец.
Квалья никак на это не отреагировал.
– Ладно, друзья, – кивнул незнакомец. – Это моя ошибка. Признаю. Мы просто не с того начали. Я должен был представиться. Так давайте дадим друг другу шанс, начнем все с начала, и этим началом будет простое знакомство. Я Рон Джонсон. – Сказав это, он протянул Крашенинникову здоровенную ладонь.
– Ты это имя только что придумал? – спросил Михаил, не ответив на рукопожатие.
– Да нет, просто так уж вышло, что оно выбито на моем жетоне, – засмеялся Джонсон и, сняв с шеи цепочку, протянул жетон.
Михаил осмотрел его и тут же вернул.
– Ну что ж. Я Михаил Крашенинников.
После этих слов Рон скорчил такую гримасу, что казалось, сейчас будет слышен скрип ржавых шестеренок.
Михаил не мог этого не заметить, и у него даже вырвался смешок:
– Впрочем, я понимаю, что американцу мое полное имя будет трудно произнести. Так что будет проще называть меня Майкл.
– Только если вы не возражаете, – вздохнул с облегчением и улыбнулся Джонсон.
– Антонио Квалья, – равнодушно кивнул американцу Тони.
– Оливия Собески, – представилась Оля.
– Очень приятно, очень приятно. Простите, мэм. Но я не мог не заметить, что вы превосходно говорите по-английски. Причем именно на американской версии этого языка…
– Я американка, – сухо ответила Собески, косясь на Михаила.
– Американка? – раскрыл рот от удивления Джонсон.
– Да-да, – снова взял инициативу в разговоре Михаил. – Она американка, а он итальянец. Русский здесь только я.
– Американка и итальянец? Но как они оказались здесь?
– Это очень давняя и долгая история. Гораздо важней и интересней, откуда здесь появились вы…
* * *
Он не сразу заметил, что между деревянной стенкой фотопроявочной будки Вишневского и стеной помещения тоже завалялась бумага. Собрав то, что проще, Цой сложил листы бумаги в три большие аккуратные стопки, придавив их сверху большими книжными томами, чтоб в следующий раз ворвавшийся в открытое окно ветер или сквозняк не разбросали эти листы. Только после этого Александр попытался извлечь то, что завалилось между двух стенок. Но оказалось, что сделать это не так просто. Рука в узкую щель не пролезла, а поддеть бумагу было нечем, она оказалась достаточно глубоко. Тогда Цой махнул рукой и вернулся за стол, к летописи. С трудом написав две строчки, он вздохнул, качая головой. Осознание того, что какая-то бумага лежит вот за той стенкой, не давало покоя и мешало сосредоточиться на тексте.
– Ну, твою-то мать, – жалобно простонал Александр и повторил попытку извлечь бумагу из щели. – Иди сюда… иди…
Все было тщетно. Тихо матерясь, Цой осмотрел помещение в поисках чего-нибудь, чем можно было бумагу поддеть. Поиски ни к чему не привели и заставили выйти на улицу. Подойдя к ближайшему кустарнику, он сорвал тонкую ветку достаточной длины и вернулся в «тронный зал». Засунул ветку в щель и стал поддевать лист бумаги. Удалось ему это не сразу, но все же, через некоторое время, сопровождаемое кряхтением, ругательствами, проклятиями и желанием разнести деревянную будку Вишневского, Цой выковырял, наконец, проклятую бумагу.
– Вот так-то! – радостно воскликнул Александр. – От Цоя не уйдешь!
Он вернулся за стол с намерением уделить внимание содержимому данного листа. Стоило ли вообще с ним столько возиться?
Как оказалось, это не один лист, а сразу три, скрепленные в углу степлером. Начав читать текст, Цой через несколько секунд понял, что этот документ являлся еще одним фрагментом того самого протокола «О». Это подогрело его любопытство и даже придало чувство глубокого удовлетворения от проделанной работы по извлечению бумаги из той ловушки, в которой она оказалась. Александр с нескрываемым любопытством принялся читать документ дальше. Но когда его разум уже поглотил последние строки, выглядел он уже совсем не так, как несколько минут назад. Не поверив своим глазам, он еще раз прочитал последнюю часть текста… И еще раз… И еще… Удостоверившись, и не единожды, что ничего ему не почудилось, что все он прочитал правильно и ни в одном слове не ошибся, Цой сидел совершенно бледный, с раскрытым ртом.
Вышел из оцепенения он не сразу. Стерев со лба выступивший холодный пот дрожащей рукой, Александр вскочил и рванулся к двери…
* * *
– Сам я из Сан-Диего. Теплый рай, с этим не поспоришь. Но по роду моей деятельности мне приходилось все время ездить в места еще более жаркие. Ирак, Афганистан… В общем, вы поняли, – улыбчивый громила снова продемонстрировал голливудскую белизну своих зубов. – Наверное, поэтому я любил проводить отпуск там, где прохладнее. Обожаю Канаду. Если вы увлекаетесь рафтингом
[69], то Канада рай для вас. Трудно вспомнить бурную реку, по которой я бы не сплавлялся. Люблю Аляску. Немало увлекательных часов я там провел, охотясь на медведей с фотоаппаратом. Но в то лето я решил провести отпуск на острове Уналяска, Алеутского архипелага. Кроме рафтинга и фотоохоты я еще люблю дайвинг. И желательно не в таких теплых водах, которые любят акулы. Именно там меня и застала эта всеобщая катастрофа. На Алеутских островах даже в тотальной войне бомбить особо нечего. Кроме базы флота, конечно. И по ней был нанесен удар. Но многие гражданские пережили тот кошмар, что начался тогда. И поначалу ждали помощь. Но связи не было. Коммуникации не работали. А потом с востока пришел первый радиоактивный дождь. И еще один. И еще… Все стали понимать, что все гораздо хуже, чем казалось вначале. Радиация и яд, что шли с облаками и воздухом из континентальной Америки, заставили нас отложить идею добраться до материка. Более того, от этих осадков погибали люди. Это заставило нас перебраться на остров Умнак. Это к западу от Уналяски и дальше от материка. Но радиация из районов массированных ударов настигала и там. Мы долго не хотели покидать Умнак. Этот остров был достаточно велик, и он соседствовал с Уналяской. И просто не хотелось удаляться от родной страны. Но обстоятельства вынуждали. Дальше острова были гораздо меньше. Нам удавалось найти укрытие от непогоды. И даже решали проблему с едой, поскольку на островах гнездилось много птиц. Но мы разоряли их гнезда, чтоб не умереть с голоду, и в течение года или двух птицы покидали обжитый нами остров. К тому же было очень мало деревьев, чтоб греться в холода. И мы превратились в кочевников, прыгающих с острова на остров, пока птицы не перестанут там гнездиться и не станут иссякать деревья. Корабль наш был достаточно велик, но людей было куда больше, чем он мог нести, и потому мы не решались отправиться в долгое плавание. Нам просто не хватило бы воды и еды для путешествия. Вот и ютились год или несколько на каком-нибудь острове. Потом выжидали погожий день и отправлялись к следующему. Однажды мы предприняли отчаянную попытку вернуться назад. И добрались до острова Умнак. Однако радиация не оставила ничему живому шансов. Это развеяло наши последние иллюзии по поводу возвращения на континент. И нас снова понесло на запад. Долгое время мы пробыли на острове, названия которого не знали. Он был крупнее, чем те, на которых мы ютились последние годы. На нем даже были озера, и чуть позже мы обнаружили что-то вроде небольшого аэродрома. Там стояло два самолета с красными звездами. Военные перехватчики. Возможно, они сели там уже после катастрофы. Но никаких людей мы не обнаружили. В северной части острова, на западном берегу, мы нашли заброшенный городок, в котором и прожили несколько лет. Очевидно, население спешно покинуло остров, и, осматривая брошенные жилища, мы поняли, что это уже не территория Соединенных Штатов. Это был русский остров Беринга. Ничто не мешало нам жить и дальше там. В хранилищах порта оставалось достаточно топлива, на острове было множество птичьих гнездовий, была возможность ловить рыбу, имелась пресная вода. Но почти отсутствовали деревья. Как и на других островах Алеутской гряды, большинство дней в году погода была суровой. Штормовые ветра, как и раньше, сводили с ума. Холод навевал мысли о бессмысленности дальнейшего существования. Мы понимали, что для выживания нам нужен не остров. А если остров, то гораздо больше и в более благоприятных климатических поясах. К тому же несколько наших людей стали жертвами какого-то существа. Мы думали поначалу, что это медведь. И даже пытались охотиться на него. Но вскоре погибла и одна из групп охотников, а мы поняли, что имеем дело с каким-то неизвестным до сего момента зверем, чьи способности и повадки вне нашего понимания и знаний…
