– Зачем? Мама объяснила, что он ее бросил, как только узнал о беременности. И с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Они ведь даже не были женаты…
– Ваш дядя тоже не знал, кто он?
– Я его не спрашивала…
– Теперь уже и не спросите! – с сожалением проговорил Матвей.
– Для меня это давно перестало иметь значение…
Эрик созрел для открытого выражения возмущения:
– Почему ты не призналась, что ты – не она… не Маняша? – выпалил он. – Это же… подлый обман…
– Я дала слово… пообещала дяде, что выполню его просьбу. В этом нет ничего дурного. Вы оба согласились на «испытательный срок», а я только играла роль Маняши, чтобы все было чисто, без плутовства.
– Без плутовства! – с ехидной усмешкой передразнил ее Эрик. – Это вы называете честной игрой? Сплошная ложь…
Его больно резанула по сердцу трогательная романтика «немых свиданий», когда он раз за разом с обожанием взирал на силуэт возлюбленной в окне. А на самом деле то была подстава. Он млел от восторга, созерцая чужую ему женщину! Ох, как веселился, должно быть, господин Бояринов! Потому-то он и не препятствовал этим мелким «нарушениям».
У Эрика горели уши от стыда за свою глупую доверчивость.
– Любовь слепа… – утешила его Астра. – Не один вы обманулись, старший лейтенант.
Она имела в виду Игоря Тарханина, хотя в отношении того еще не все прояснилось.
– Мы с дядей договорились, что через год выяснится, как прошла проверка разлукой, и вы с Маняшей сами будете решать свою судьбу, – едва слышно произнесла Ульяна. – До этого я поживу в его доме, как воспитанница, выполняя ее обязанности, если захочу.
– Вы выполняли их?
– Да… Это оказалось легко. Я хорошо знаю компьютер, бухгалтерию освоила быстро. Почему бы не помочь дяде в делах? Целый день сидеть в доме сложа руки скучно…
– Чем он объяснил необходимость вашего затворничества?
– Тем же, чем и переезд из Москвы сюда, и этот маскарад – желанием убедиться, что женихом Маняши движет любовь и ничего более… «Если ты станешь разгуливать по городу, – твердил дядя, – Эрик непременно станет приставать к тебе, навязываться со своими ухаживаниями и заметит подмену. Он не такой идиот, чтобы…» Ой! – она прижала пальцы к губам. – Простите, Эрик, я не хотела, извините, ради бога! Нечаянно вырвалось… В общем, я даже дома не называла Николая Порфирьевича дядей, а он меня – племянницей.
– Как он к вам обращался?
– Маняша – чтобы все было по-настоящему. Иначе, говорит, забудемся, ляпнем по привычке не то и все испортим.
– О покойниках плохо не говорят, – с надрывом в голосе вымолвил Эрик. – Но Николай Порфирьевич иногда перегибал палку. Это уж слишком!
Ульяна совсем сникла.
– Скажите… а кто дядю… за что его убили?
– Началось следствие… надеюсь, преступник скоро окажется за решеткой, – вздохнул Эрик.
– Ужас! Что же… что теперь делать?
– У вас есть паспорт? – спросил он. – Где доказательство, что вы – Ульяна Бояринова? Может, вы опять играете какую-то роль…
– Паспорт? Да… конечно… только это не мой…
– Как – не ваш? А чей же?
– Маняши… Марии Мельниковой… А она пока пользуется моим. Так решил дядя.
Эрик грозно сдвинул брови. За напускной суровостью он прятал растерянность и обиду.
– Вы шутите?
– Я… нет… Это правда.
– Постойте… но где же… где Маняша? В Москве?
– Она живет в моей квартире на Тихвинской… – пробормотала Ульяна. – Дядя отправил ее туда, чтобы исключить встречу с вами… Он хотел, чтобы она обо всем подумала в разлуке, все взвесила…
– Просто цирк какой-то! – сорвался на фальцет полицейский. – Фокусы индийского факира! Вы бы пошли на такое ради проверки чувств?
Он никому конкретно не адресовал свой вопрос и ни на кого не смотрел – он спрашивал кого-то неведомого, будто бы наблюдающего со стороны за страстями человеческими. Будучи представителем закона, в этот момент Эрик совершенно пренебрег своими обязанностями и отдался личным переживаниям. Они затмили в нем ответственность, долг и стремление сохранить лицо перед приезжими. Он больше не заботился о своей репутации, о том, как он выглядит в глазах посторонних… Он страдал, открыто выражая душевную боль и горечь разочарования в женщине, которую боготворил. Как она могла пойти на такой дешевый спектакль, жалкое притворство? Как могла подвергнуть его и себя такой бессмысленной и бесполезной пытке?
Астра воспользовалась возникшей паузой:
– Значит, Маняша живет в Москве, выдавая себя за вас, Ульяну Бояринову?
– Да…
– Это еще зачем? Разве Эрик поехал бы проверять? Разве ему было известно о существовании племянницы?
– Я понятия не имел ни о какой племяннице! – отозвался старлей. – Меня не интересовал никто, кроме Маняши. А она… Мне не нужны деньги господина Бояринова! Неужели не ясно?
– Я право, в затруднении, – смешалась Ульяна. – Дядя потребовал, чтобы мы с Маняшей… поменялись местами. Так он это называл. Он говорил, что Эрик будет использовать служебное положение, рыть носом землю…
При этих словах парня передернуло.
– …что ему нельзя верить… – продолжала она. – Что если он как-нибудь пронюхает об отъезде Маняши, то бросится на поиски. Упустить такой лакомый кусочек для него – смерти подобно! Поэтому все должно выглядеть естественно. Ни здесь в доме, ни в московской квартире ничего не стоит менять. Пусть все считают меня Маняшей, а Маняшу – мной… К счастью, ни она, ни я не работаем официально… то есть я – свободная журналистка, она – секретарша дяди. Все очень удачно складывалось…
– И вы слушали этакий бред? – не выдержал Матвей.
– Мне это не казалось бредом… У меня был шок после смерти мамы… Я бы на что угодно согласилась, лишь бы уехать подальше от всего, что напоминало о моей утрате… Я даже обрадовалась его предложению! Мне было все равно, как это выглядит или что подумают другие люди…
– А Маняша почему не протестовала?
– Думаю, ей очень захотелось вырваться отсюда – любой ценой. Ощутить вкус жизни в большом городе, глотнуть свободы. Дядя… был хорошим человеком, но деспотичным. Мне-то его деспотизм не претил, я наслаждалась своим одиночеством и провинциальной тишиной Суздаля. Мне вполне хватало для счастья этого дома и сада, вечерних бесед с родным человеком. Я все прощала Николаю Порфирьевичу за то, что мы с ним одной крови! Понимаете? А Маняша, наверное, устала от его принципов, от насаждаемого им порядка, от изоляции… Каждому надоедает привычное, каким бы оно ни было. Хочется изменений, свежего ветра… Меня измотала столичная суета, Маняшу – уездная глушь. Вы простите ее, Эрик! Ей ничего не оставалось, как принять условия хозяина. Зависимость – вещь несладкая…
