– Алло! Алло! Это хирургия? Иванова позовите! Что? Не ходит? Что с ним? Правда? – И счастливо делится с соседками: – Говорят, что ругается. Значит, все нормально.
Из ворот выезжает машина. Толпу разгоняют. Люди теснятся. У всех измученные лица.
– Разойдись! Разойдись! – с остервенением орут милиционеры.
– Что же вы устроили, сволочи! – раздается плачущий голос.
К 16 часам все несчастные и одинокие расходятся. У больницы остаются те, чьи родные живы. Им сказали, что после беседы со следователем больных станут отпускать.
Первой отпустили молодую девушку (всего из 13-й больницы вчера выписали 75 человек). С испуганным лицом она вышла из ворот и ее окружили репортеры.
– Я ничего не знаю, не помню, – прошептала девушка. – Где мама?
Мама пробилась к дочери не сразу.
– Пропустите нас! – кричала она, пробиваясь к дороге.
Но их не пускали. Девушке задавали вопросы, она не слышала. Женщина стала звонить:
– Помогите, вытащите нас отсюда!
Потом отпустили парнишку по имени Егор. Он растерянно оглядывал налетевших журналистов.
– Вы помните, что произошло?
– Это был самый оптимальный вариант операции, – сказал чужими словами Егор.
– Вы считаете, что операция прошла хорошо?
– Да, считаю.
– А 117 убитых?
– Разве так много? – смутился Егор. – Ну, я не знаю… Просто я живой, и друзья мои тоже.
Егор стоял в тоненьком свитере под дождем. Он не мог нигде разглядеть своих близких. Ему дали телефон позвонить.
– Я на улице, там, где журналистов много, – сказал он.
Кто-то сообразил накинуть на Егора куртку.
– В вас стреляли?
– Нет, ни в кого не стреляли.
– То есть расстрелов перед штурмом не было?
– Не было.
– Почему же сказали, что террористы стали расстреливать заложников? – спросил немецкий журналист.
– Я не спал в то утро, – сказал Егор. – Они, ну, террористы, вели себя спокойно. А когда пустили этот газ, то сразу ничего не поняли. Я увидел, что они забегали, ну, испугались. И тут стали падать, засыпать. И я тоже отрубился.
Наконец к Егору пробился кто-то из друзей. С парня сняли куртку, и он ушел.
Примерно то же самое говорили другие заложники. Измученные, растерянные, испуганные. Мне стало стыдно бежать за людьми, которые пытались спастись от нас. Уже уходя, я увидела Машу, женщину с улицы Мельникова. Ее муж работал на Дубровке.
– Толя, Толечка, ты поспи, не волнуйся, мы придем завтра, – говорила в телефонную трубку Маша и смотрела на больничные окна. Из окна ей махал рукой муж и тоже что-то говорил. Лицо у Маши было мокрым. Она улыбалась.
– Знаешь, его сегодня не отпустят, потому что не успели показания снять, – сказала Маша. – Но завтра обещали. Ну и пусть, так лучше. Ему капельницы там, уколы, витамины. Он еще очень слаб.
– Как ваши, из «Норд-Оста», говорят, все живы? – спросила я.
– Что ты! – испуганно замахала рукой Маша. – Многих не могут найти. А сегодня вот сказали, что двое наших деток умерли.
Глава 5
Война в моем доме
В 2003 году я потеряла еще одного друга. Джабраил Ямадаев возглавлял роту спецназа российского Минобороны, но был совсем не военным человеком. Он был не похож на своих братьев, может быть, потому, что долгое время прожил в Москве и раньше их научился ценить мирную жизнь. Я знала его друзей, его подругу и все, что он любит. Он любил тренировки в спортзале, любил ездить на машине по ночной Москве, кататься на детских аттракционах и ходить в кино, любил встречаться с друзьями в маленьких кафе, и еще – черешневое варенье и зеленый чай. Он не хотел возвращаться в Чечню и воевать. Он вообще отличался от других моих знакомых-чеченцев, для которых только оружие и деньги составляли смысл существования. Но в его семье, как и во всех семьях, где традиции ценились превыше всего, судьбу братьев решал либо отец, либо старший брат. Отец их умер, когда Джабраил был еще подростком, и старший брат Халид стал непререкаемым авторитетом. Он и решил, что Джабраилу нужно вернуться в Чечню в начале второй войны. Тогда каждый из братьев должен был приложить максимум усилий на благо этой большой семьи – они хотели стабильности и уверенности в завтрашнем дне, а это могла дать только служба в федеральных структурах. Джабраил делал свою работу неплохо. Он не раз получал благодарность от федерального командования, но мечтал о том времени, когда война закончится и он уедет в Москву, которую любил.
В начале января 2003 года года мы с ним виделись в последний раз. Со мной случилась неприятная история – я тогда только въехала в свою квартиру в старом хрущевском доме и в мою дверь ломился пьяный сосед, угрожая мне. Это было уже не первый раз и продолжалось около часа, и мне не к кому было обратиться, потому что новогодние каникулы не закончились и все друзья проводили их за пределами москвы. Я решила попросить помощи у Джабраила. Он приехал с другом супьяном, и я слышала, как они на лестничной площадке о чем-то тихо говорили с моим соседом. Они не тронули его и пальцем, но после этого парень перестал меня донимать. В тот вечер мы сидели втроем у меня на кухне и пили чай. Джабраил сказал, что отпуск закончился и он уезжает в чечню. Он показался мне расстроенным, и отчего-то я подумала, что мы, может быть, уже не увидимся. Мы и попрощались как в последний раз: обычно мы просто крепко жали друг другу руки, но в тот раз я его обняла, сама не знаю почему.
Его убили через два месяца, 5 марта. На базе спецназа в Ведено была заложена бомба – прямо под диваном, где он обычно спал. Я тяжело пережила его смерть.
После смерти Джабраила многое изменилось. Я почти перестала заезжать в Гудермес и обосновалась в Грозном. В тот год в Чечне состоялся референдум по принятию новой чеченской конституции, соответствующей российской, и выборы президента – Ахмата Кадырова.
О чем референдум, никто не знал. Ни один человек на улицах не говорил, за что же он голосует. Все просто хотели мира, и им этот мир обещали в случае успешного референдума. Президентские же выборы и вовсе показали завидное единодушие. Они дали немыслимый для воюющей Чечни процент при полном отсутствии альтернативных кандидатов. С одним из таких кандидатов – бизнесменом Сайдуллаевым – я познакомилась в Москве до выборов, а вскоре после этого его заставили снять свою кандидатуру. Его считали опасным конкурентом Кадырову. Мне почему-то запомнился этот человек, которого я видела только раз. Просто он неожиданно ответил на вопрос, давно меня мучивший, – как заставить чеченцев забыть о войне и мести? Он говорил, что только образование может изменить чеченскую молодежь. Что только постоянные выезды в российские города и за границу, обучение в хороших, смешанных школах заставят чеченских мальчишек посмотреть на мир другими глазами.
