В 30-е годы любого мальчика ждала масса приключений. Когда в 1937 году открылся мост Золотые Ворота — инженерное чудо столетия, — ЛаВей одним из первых прошел по нему из конца в конец, пользуясь тем, что мост тогда еще не был открыт для транспорта и пешеходам была предоставлена полная свобода. ЛаВей вспоминает: «Это было потрясающе — одним из первых одолеть мост Золотые Ворота. Конечно, тогда людей было гораздо меньше, и потому так здорово было оказаться на этой огромной дуге, по которой, предположительно, должны были ездить машины. Куда круче, чем в 1987 году, когда движение закрыли на несколько часов в честь 50-летнего юбилея моста. Организаторы не ожидали такого столпотворения. Туда набилось 800 тысяч человек — из-за них не было видно дороги. Под их весом естественный изгиб моста превратился в прямую. Вот был бы праздник, если б он рухнул». Так как Антон присутствовал на открытии, он имел полное право проехаться по мосту на своем «корде» 37-го года выпуска в 25-ю годовщину и ранним утром в день празднования 50-й.
К музыке Тони пристрастился еще в раннем детстве. После того как он, пяти лет от роду, зашел в музыкальный магазин и подобрал мелодию на арфе (!), родители признали за ним талант и не чинили препятствий его музыкальным занятиям. С тех пор ЛаВей учился играть на музыкальных инструментах, требовавших специфической техники. Он узнал разницу между игрой на тромбоне и кларнете, щипковых и смычковых инструментах. Вследствие этого он жаждал сочинять оркестровые аранжировки, в которых участвовали бы несколько инструментов, чье звучание смешивалось бы так, как он слышал у себя в голове.
Обратившись к клавишным, благодаря их широкому диапазону и универсальности, Тони научился играть на фортепиано, имитируя модуляции других инструментов. Он забавлялся со многими инструментами, чтобы узнать, как они звучат, и нынче может взять почти любой инструмент и сыграть на нем. «Это особенно касается современных синтезаторов: вы должны сперва научиться играть на акустических инструментах, — говорит ЛаВей, — чтобы набить руку и быть способным воссоздать их звучание на клавишных». Даже когда он подростком упражнялся на скрипке, Тони повезло с учителем, который не жалел времени и писал для него оркестровые аранжировки. «Я помню, что он расписал полную оркестровку «Славянского марша» Чайковского, чтобы я мог сыграть ее на скрипке». Изумительно исполнив партию пушки (на большом барабане) в «Увертюре 1812 года», когда ему было девять лет, в пятнадцать ЛаВей стал вторым гобоистом симфонического оркестра сан-францисского балета. «Мне просто нравилось звучание инструмента». Недолгое время он проработал преподавателем игры на аккордеоне, ходя по квартирам соседей; тогда это был очень популярный инструмент, и родители «поощряли» своих детей учиться на нем играть. Несмотря на то что поначалу ЛаВей едва владел инструментом, он умудрялся на неделю опережать своих учеников. «Когда я пришел устраиваться на работу, этот мужик вручил мне аккордеон, и я каким-то чудом, хотя и как попало, сыграл «Сорренто», оказавшееся его любимым номером. К шестому уроку я уже вовсю шпарил «Танец с саблями» и выдувал мехами «Испанскую леди». Почти как Дик Контино».
ЛаВей признает, что с самого детства был обязан своим успехом тому, что оказывался в нужном месте в нужное время. Еще карапузом он побывал на чикагской Всемирной ярмарке 1933–1934 годов (той, что называлась «Век прогресса»); в 1935-м родители взяли его на Всемирную выставку в Сан-Диего. Здания и зоопарк, построенные специально для этой выставки, до сих пор являются одной из главных туристических достопримечательностей этого города. Тони также посетил нью-йоркскую Всемирную выставку 1939 года, хотя ее знаменитые Трилон и Сфера
[8] произвели на него меньшее впечатление, чем прекрасные разноцветные огни, игравшие над сан-францисской бухтой на другой, менее разрекламированной Всемирной ярмарке, прошедшей в том же году на острове Сокровищ.
Тони открыл для себя новые чары на Всемирной ярмарке 1939–1940 годов, состоявшейся на Сан-францисском искусственном острове Сокровищ, насыпанном специально для этого события. Хотя он был всего лишь школьником, он носил «взрослые» шляпы и куртки, и никто не спрашивал, почему ему позволили шляться по ярмарке в одиночестве. В «Голом ранчо» Салли Рэнд, помещавшемся в «веселой» зоне, он стоял и смотрел, как голые по пояс девушки-ковбои крутят лассо и швыряют подковы, и простоял, как минимум, минут двадцать, прежде чем ему указали на дверь. «Наверное, они думали, что я лилипут. Один мой друг, чуть старше меня, провернул точно такой же номер и не попался, но неожиданно заметил среди девушек свою голозадую учительницу из воскресной школы. Он по сей день утверждает, что в то мгновение разочаровался в христианстве и был обращен в сатанизм».
Испытывая врожденное влечение к местам, куда другие люди не ходят, Тони забрел на границу острова с наветренной стороны. Его любопытство было вознаграждено. Он обнаружил выполненную в натуральную величину модель меблированных комнат, расположенную в Федеральном здании, — один из нескольких примеров работы, осуществленной правительством при посредстве таких агентств, как WPA, ССС, NRA, TVA
[9] и т. д. и т. п. Целью этой исключительно странной экспозиции было продемонстрировать, как ужасающе убога жизнь в меблированных комнатах и как расчистка трущоб способствует процветанию общества в целом. Самой экспозиции предшествовал показ «Одной трети нации», фильма начала 30-х годов, показывавшего плачевные условия, в которых в то время существовали многие американцы. После фильма посетителя проводили по скрупулезно обставленным декорациям, наглядно изображавшим эти самые условия. Комнаты обшарпаны и замусорены, грязное белье гниет в корзинах, обои в цветочках чем-то заляпаны, отслаиваются, тускло освещенную квартиру загромождает полуразвалившаяся мебель. Звуки надземки и кашель туберкулезника, загибающегося в воображаемой соседней комнате, звучат из спрятанных колонок. Тони испытал дрожь вуайеристского удовольствия, будто легально вломился в чужую квартиру.
Загипнотизированный цельностью воссозданной перед ним обстановки, он постиг важный метод магии и внушения. В малый объем пространства экспозиции невозможно было втиснуть всю квартиру со всей ее грязью, но то, что было на виду, тем не менее вызывало ощущение законченности. Тони обнаружил, что не обязательно показывать весь предмет целиком, достаточно сделать несколько правильных намеков, чтобы сознание зрителя (или участника) могло восстановить недостающие элементы. Он был настолько заворожен уменьшенной копией Чикаго, что построил миниатюрный город у себя в спальне. Это приобретенное в юном возрасте практическое знание эмпирического внушения в сочетании с приемами сенсорной проекции, которые он совершенствовал долгие годы, привело Тони к созданию андроидов и ритуалов Церкви Сатаны.
Когда началась Вторая мировая война, у ЛаВея развился интерес к военному оружию, технике и обмундированию. Он часами просиживал в библиотеке, медитируя над текстами о военных кораблях, артиллерии и армиях. ЛаВей собирал информацию о дирижаблях — о «Гинденбурге», «Цеппелине», «Шенандоа», «Акроне», «Маконе». (Много лет спустя ЛаВей внес свой вклад в написание и экранизацию книги Майкла Муни «Гинденбург».) «Боевые корабли Джейна», каталог флотских боеприпасов, выпускаемый с 1897 года Фредом Т. Джейном, был основным источником сведений. В нем содержалась реклама пушек, торпед — всего, в чем нуждалась страна, чтобы вести войну, — от ведущих мировых производителей оружия, таких как Крупп и Викерс. Тони решил, что должен иметь экземпляр каталога, и начал копить мелочь на 20-долларовую покупку.
