– Благодарю вас, доктор Фивербридж. Я очень ценю вашу откровенность. И желаю вам всяческой удачи в завершении ваших исследований.
– Приятно было познакомиться с вами, доктор Логан.
Они обменялись рукопожатием. Лора Фивербридж удалилась в лабораторию, а Логан направился к своему джипу.
В глубокой задумчивости он проехал весь часовой обратный путь до «Облачных вод».
15
Следующий день начался солнечным и свежим утром, позже собрались облака, и на землю опустилась легкая туманная дымка. После ланча Логан уложил свой лэптоп и блокнот в сумку, перекинул ее через плечо и, покинув коттедж, прошел по дорожкам и через лужайку к главному корпусу. Дежурный администратор кивнул ему, когда он проходил мимо стойки. В холле стояла тишина; он почти зримо представил окружающее его роение творческой активности, усердные труды – в бесчисленных личных номерах, – в коих рождались тезисы, романы, доказывались теоремы.
В силу своего характера он уже обследовал этот корпус и даже некоторые из его обширных подвалов: обычно он чувствовал себя спокойнее, получив практические знания об окружающей его среде. Сейчас он поднялся на третий этаж и прошел по шикарному ковру коридора к центру здания, где приоткрытая дверь вела на узкую деревянную лестницу. Он поднялся по ней в клетушку, притулившуюся под самой крышей. Эта комнатушка, как он узнал, известна как «гнездо Форсайта». Давно, в конце XIX века, когда «Облачные воды» еще пребывали «Домом дождевой тени», эта грандиозная резиденция служила летним домом для Уиллиса Дж. Форсайта, судоходного магната. Согласно истории, он вообразил себя кем-то вроде эссеиста или сочинителя изящной литературы и завел обыкновение подниматься в эту крошечную чердачную комнатенку, где мог быть уверен в полнейшей оторванности от земной суеты, дабы сосредоточиться на сочинительстве. Если эта тактика и сработала, то Логан не обнаружил никаких свидетельств этого: в библиотеке «Облачных вод» не нашлось ни одной книги того самого Форсайта.
Скудностью обстановки это помещение напоминало монастырскую келью, вмещая только один стол и деревянный стул с прямой спинкой. Как он и ожидал, сейчас «гнездо» пустовало. Из единственного двухстворчатого окна открывался вид на лужайку и затуманенное озеро, и именно ради этого роскошного вида он пришел сюда: сидя утром в коттедже Томаса Коула, он вдруг почувствовал себя сдавленным окружающими деревьями, и ему захотелось большего простора для глаз, где он мог бы свободно принять решение относительно своих дальнейших действий.
Вытащив из сумки лэптоп и блокнот, он поместил их на стол, хотя сомневался, что ему понадобится оживлять в памяти какие-то сделанные в них заметки. Затем он прошел мимо стола и, заложив руки за спину, пристально глянул в окно на туманный пейзаж.
– Ладно, Кит, – прошептал он, мысленно обращаясь к своей умершей жене, – не пора ли нам проанализировать накопившиеся материалы?
Настало время сделать заключительное усилие и пересмотреть все, что он слышал, читал и наблюдал хотя бы ради того, чтобы выполнить обещание, данное его другу, Рэндаллу Джессапу.
Первое и главное: произошли три убийства. Каждое случилось в полнолуние; каждое совершено с безумной яростью; и в каждом случае остается неясным, как и чем разделались с жертвами. Третье тело, аспиранта Артовского, нашли на некотором расстоянии от двух предыдущих, но это означает лишь расширение смертельно опасной зоны. Разумно предположить, что за все три убийства ответственно одно и то же живое существо. Сначала выдвигали версию виновности взбесившегося медведя, а недавно официальной версией стали происки волка, хотя капитан Креншо больше склонялся к убийце в человеческом обличье, несмотря на явно нечеловеческую силу, необходимую для такого зверского расчленения тел.
Жители Пиковой ложбины, ближайшего к местам убийств поселения, обвиняют во всем клан Блейкни. По местному убеждению, основанному на давнем поверье, Блейкни считаются ликантропами. Вервольфами, оборотнями. Он слышал это от них, из первых уст; он слышал это и от Джессапа.
В библиотеке турбазы Саранакского озера он прочесал местные газеты за последние пятьдесят лет. Строго говоря, ему встретилось много интригующих статей, иногда помещенных на первых полосах, а иногда сокрытых в неприметных подвалах задних страниц: истории о странных наблюдениях, тяжелых травмах, наносимых животными, а изредка даже об исчезновениях охотника или рыбака – не говоря уже о четырех детях, пропавших за последние два десятилетия. Ни одно из этих исчезновений не удалось успешно объяснить, однако о клане Блейкни вообще ни в одной статье не упоминалось.
Понятно, что Джессап, работая здесь, мог подозревать нечто странное, и Логан поступил бы недобросовестно, если бы не держал в уме того, что его друг разбирался в местной жизни гораздо лучше, чем он. С другой стороны, сам он занимался множеством сходных расследований по всему миру и всякий раз слышал странные слухи, зачастую зловещие и неизменно смутные и таинственные. Крайне редко они оказывались правдивыми. Кроме того, были и другие препоны – несмотря на его работу в качестве энигматолога, когда беспристрастное восприятие являлось существенным в расследовании, почему-то само понятие ликантропии встало ему поперек горла. И не только оно, но и сами Блейкни, несмотря на проявленную лично к нему враждебность, казались попросту слишком очевидными козлами отпущения.
Показания счетчика ионизации воздуха, электромагнитного детектора и других приборов, задействованных им в разных местах, не выявили никаких аномалий. Оставалось обдумать только один пункт: тревожные ощущения, которые он с его особой чувствительностью испытывал всякий раз, продвигаясь по трассе 3А все глубже в лесную глушь… заповедную глушь, о которой он ничего не знал, даже не подозревал о ее существовании в те времена молодости, когда по выходным совершал восхождения на главные вершины. Он мог прийти только к одному заключению: сам Адирондакский парк полон неизведанных, неукрощенных природных сил, в лучшем случае безразличных к человеку, а в худшем – враждебных. И такие неодолимые силы подавляли его обостренные способности к эмпатии, не позволяя осознать странные наблюдения или постичь странные ощущения, оставляя в нем лишь общее ощущение неведомой чужеродности, инаковости.
И поэтому, разумеется, он становился бесполезным для своего друга рейнджера.
Продолжая созерцать заоконный пейзаж, он вытащил свой мобильник, машинально проверил наличие сигнала приема связи – эта привычка появилась у него после блужданий по здешним дебрям – и сделал звонок.
– Джессап слушает, – ответил ему знакомый голос.
– Это Джереми.
– Привет, Джереми. Есть новости?
– Увы. За исключением того, что я все обдумал и… в общем, решил сдаться.
В ответ он услышал напряженное молчание.
– Послушай, Рэндалл. Я сделал все что мог. Поговорил с местными, изучил материалы по этим убийствам, а третью жертву лицезрел воочию. Ради тебя я старался оставаться беспристрастным. Я потратил на это дело в десять раз больше времени, чем думал, когда соглашался изучить его. Но я наткнулся на своего рода кирпичную стену.
