– Нет. Не хочет.
– Слушай, а откуда он узнал, что мы с тобой…
– Не знаю, Дим. Он письмо от кого-то получил. А потом уехал. На суды теперь его адвокат ходит.
– А на фига ты вообще связалась с этими судами?
– Да кто бы мне самой на этот вопрос ответил… Так получилось, Дим. Тогда надо было Юльку доучивать, и у Ваньки проблемы были, и мама болела… В общем, смалодушничала я. Уступила. А теперь уж чего – теперь и дороги назад нет. Теперь и Мстислава, мой адвокат, отступать не хочет. Как говорится, колесо правосудия завертелось и не может никак остановиться. Мстислава говорит, что осталось только квартиру на меня оформить…
– Не понял, – прищурился Димка. – Какую квартиру? При чем тут алименты и квартира?
– Долго объяснять, Дима. Да и не хочется.
– Ну почему? – На лице Димы была явная заинтересованность. – Давай уж все рассказывай. Сама ж начала.
– Да тут особо и рассказывать нечего, знаешь, – вздохнула Майя. – И не я это придумала, чтоб накопившийся долг по выплате алиментов на Лёнину долю в квартире обратить. Теперь так получилось, что я единоличной квартирной собственницей буду.
– А большая квартира-то? – тихо спросил Димка, внимательно вглядываясь в сырое окно. Потом слепо пошарил рукой по облупившемуся подоконнику, нащупал пачку, выудил новую сигарету, щелкнул зажигалкой, прикурил. Затянулся глубоко и резко, будто вздохнул.
– Большая, Дима.
– И что, ее потом продать можно будет?
– Ну да, наверное, – пожала плечами Майя, болезненно нахмурившись. – Там район хороший, престижный… Можно быстро продать. Не в этом же дело, Дим! Какая разница, большая она или маленькая, продать или не продать! Все равно я к ней, если по справедливости, никакого отношения не имею.
– Как это – не имеешь? Теперь получается, что как раз имеешь, и самое прямое.
– Ну да. Если юридически. А так, вообще… Ты знаешь, мне иногда кажется, что все это будто не со мной происходит. Будто я лечу и лечу куда-то. Такой, знаешь, тягучий, растянутый по времени полет в пропасть, и ждешь не дождешься, как бы до дна долететь да разбиться об него вдребезги. Поначалу вообще лететь страшно было, а потом я отупела будто. Обвыклась. Ничего уже не чувствую.
– Что, вообще ничего не чувствуешь? И меня тоже не чувствуешь? – Дима с улыбкой обернулся к Майе. Странная была у него улыбка – отдельная от лица. Губы улыбались, а глаза будто думу думали. Такие глаза бывают у человека, вынужденного принимать срочное и важное жизненное решение. Сейчас или никогда. Вроде как и не хочется это решение принимать, а надо…
Снова обернувшись к окну, Дима переспросил требовательно:
– Ну, чего задумалась? Не любишь, значит?
– Люблю, Дима. Ты же знаешь, что я тебя люблю. И всегда любила. Зачем спрашиваешь?
– Сама ж говоришь: «Не чувствую ничего…» Я испугался даже. Ты так не говори больше, ладно, Майка? Я же тоже тебя очень люблю. И тоже – всегда. Вот и получается, что мы в эту пропасть вместе летим. Не зря же говорят – от судьбы не убежишь. Слушай, а может, и не надо от нее убегать, а? Ну что мы с тобой, как дети малые, прятаться от всех должны?
Выщелкнув окурок в форточку, он шагнул к ней, сел рядом с Майей, с силой притянул ее к себе. Она даже руки не успела из-под одеяла выпростать, ткнулась ему беспомощно в плечо носом.
– Майка, Майка… Какие же мы с тобой дураки… Это же так просто, Майка! Я, ты и наш сын… И больше ничего, ничего не надо!
– Погоди, Дим… – закрутилась в его руках Майя, пытаясь высвободиться. – Погоди. О чем ты говоришь, я не понимаю?
– Ой, да чего тут понимать! Мы же любим друг друга? Любим! Мы можем жить вместе? Можем! Почему нет? Почему у нас не может быть общей жизни, если у нас одна на двоих любовь есть? Да у нас даже сын общий, свой собственный, есть! О чем тут еще можно говорить, Майка?
– Дим, ты что? – не могла поверить услышанному Майя. – Ты же никогда раньше ничего и подобного не говорил!
– Ну да! Не говорил! Но я просто не решался! Я же не свободен, сама понимаешь… А Динка… Я думаю, она отпустит меня. Она и не любила меня никогда. Правда, не любила. Детей рожала, а не любила. Ей только деньги от меня нужны… Я буду давать ей много денег, и она отступится. Я заработаю, Майка! Ты мне верь, главное! Ведь ты веришь мне? Ты поможешь мне от нее откупиться?
– Как это – откупиться? – спросила Майя. – Я ничего не понимаю, Дим…
– Господи, Майка, ну это же так просто! – возбужденно воскликнул Димка. – У нас будет свое дело, у нас будут свои деньги…
– Какое дело?
– Да не важно какое! – отмахнулся Димка. – Главное, чтоб первоначальный капитал был. Ведь ты поможешь мне, правда? Если эту твою квартиру продать выгодно, то можно очень хорошо здесь раскрутиться.
– Я не знаю, Дим… – неуверенно проговорила Майя. И опомнилась: – Погоди… Ты что? Я не могу так сразу это решить. Если честно, я и не думала об этом.
– О чем ты не думала? Квартиру продавать не думала?
– Да при чем тут квартира?! Я же не о ней говорю! Я о Дине. О детях твоих. Нет-нет, я не могу так, Димка!
– А я что, сказал тебе, что я детей брошу? Говорю же – помогать им буду. Да Динка только рада будет, если я от нее уйду! Тем более, если деньги хорошие на детей платить стану! И вообще, это уже не твои проблемы. Ведь ты меня любишь? Скажи? Ведь ты хочешь, чтоб мы были вместе?
– Хочу, но… Нет, мне надо подумать… Я не могу вот так, сразу, тебе ответить. Слишком уж неожиданно это все. Да и у Темки спросить надо.
– Ты ему говорила, что он мой сын?
– Нет. Не говорила.
– Почему?
– Но ты же сам просил…
– Ах да. Точно, – с фальшивой улыбкой проговорил Дима. – Во дурак был! Все мужики все-таки в этом плане существа трусоватые. Но ты скажи ему, Майка! Обязательно скажи! Или давай лучше так: я сам скажу. Приду к вам домой и скажу. Я, мол, пацан, твой родной отец и есть. И хочу, чтоб мы жили вместе. Всегда. Я, мама и ты…
Майя покачала головой:
– Ты думаешь, это так просто, да? Пришел, сказал…
– А что? Надо ж когда-то.
– Дим, и все же… – вздохнула Майя. – Я люблю тебя, конечно, очень люблю, но я как-то не готова…
– Майка! Ну что ты, в самом деле! – обиженно воскликнул Димка. – Я думал, ты обрадуешься. А ты…
Он резко поднялся на ноги, и панцирная сетка кровати возмущенно скрипнула. Снова натянув на себя одеяло, Майя сложила голову на подтянутые к подбородку коленки, улыбнулась сама себе виновато. И впрямь, чего это она? Сколько думала об этом разговоре, сколько ждала… Или не ждала? Пожалуй, и впрямь – не ждала. Думать – думала, но чтобы ждать… Разные это вещи – думать и ждать. Но не объяснишь же всего этого Димке. Он же такой вот. Он таких граней да тонкостей не понимает. Ему в чистом виде все подавай. Вот здесь, у них – это любовь. А там, с Диной – это дом, это семья. И вдруг – нате вам. И опомниться не дал. Еще и рассердился. Вон как закурил нервно и напрягся весь, как обиженный мальчишка…
