Ступив босыми ногами на холодный дощатый пол, Майя тихо подошла к нему сзади, привалилась к спине, положила голову на плечо, прошептала в ухо:
– Дим, ну не сердись. Это же не так все просто, как ты думаешь… А каково Динке будет, ты подумал? Как ты ей все это скажешь?
– Да ничего ей не будет, твоей Динке! Я даже и говорить с ней ни о чем таком не буду! Все, хватит, наговорился! Соберу завтра вещи, записку напишу и уйду! Живем как кошка с собакой! Ты что, Динку не знаешь? Какие такие разговоры, о чем ты…
– Нет, не надо завтра! – взмолилась Майя. – Давай подождем. Дай мне хоть с мыслями собраться! Ну не могу я так, Дим!
– Ладно. Как скажешь. Вот всегда ты трусихой была, Майка! Никогда не умела жестких решений принимать! Она меня тогда, после армии, взяла сразу в оборот, можно сказать, мертвой хваткой в горло вцепилась! А ты…
– А что – я? Я тебя ждала…
– Ага, – поморщился Дима. – Как честная невеста на печи.
– А что мне с ней драться надо было, что ли?
– А что? Могла бы и подраться, раз любишь! Я ж молодой был, дурак дураком…
– Да я не умею драться, Дим, – виновато улыбнулась Майя. – Я только любить умею…
Димка хмыкнул довольно, потом вздохнул, притянул ее к себе, стал покачивать в руках, как ребенка. Потом всполошился вдруг:
– Майка! Время – десять часов уже! Последняя электричка в город через сорок минут! А нам еще до станции пилить! Одеваемся, быстро, быстро…
Они собрались, как солдаты по сигналу тревоги, выскочили в неприютную октябрьскую темень. Дверь старого кирпичного зданьица, пристроившегося около ворот, отворилась навстречу их шагам, и толстая тетка в синей болоньевой куртке выкатилась на низкое крыльцо, улыбнулась мутно, подмигнула им заговорщически:
– Ну что, молодежь, справили охотку? А то еще приезжайте, завсегда рады будем… До зимы еще далеко, успеете! А зимой-то у нас тут не шибко разбалуешься, задницы можно приморозить…
Пьяно расхохотавшись своей шутке, она икнула грустно им вслед, махнула рукой, поежилась и ступила обратно в тусклый свет кирпичного домика. Очередная в их бродяжьей любовной жизни то ли кастелянша, то ли администраторша, коротающая свой пенсионный век на когда-то процветающем, а теперь заброшенном объекте бывшего когда-то культурным отдыха трудящихся…
В электричке было на удивление тепло. Ощутив под деревянными планками сиденья печку, Майин организм воспринял ее так радостно, будто это было последнее его плотское удовольствие в нынешней жизни. И тут же сомлел – потянуло в сон так неудержимо, что голова сама собой упала на Димкино плечо. Хотя и поспала она недолго – на следующей уже станции ввалилась в вагон шумная компания поселковых подростков с непременными ее атрибутами – отборно-противным матом, громким девчачьим ржанием да запахом пива вперемешку с дешевым табаком. Димкина рука лежала у Майи на плече, но, как ей показалось, уже совсем по-другому лежала. По-хозяйски будто. Не как раньше. Она осторожно взглянула Димке в лицо…
Лицо у него тоже было другое. Хмурое, сосредоточенное, чуть подрагивающее твердыми желваками. И взгляд такой странный был – весь в себе. И лоб нахмурен, как у человека, мучительно производящего внутри себя некие расчеты. Только радости в Димкином лице не было. Майе вдруг стало очень грустно и захотелось вздохнуть полной грудью и пожалеть себя… Ну почему, почему все у нее так – неприкаянно, несуразно? Радоваться бы надо: скоро будет с любимым вместе! А только душа вовсе не радуется. Мыкается, бьется внутри под быстрый перестук колес, улетает в окно вслед за редкими ночными огнями…
Дина
Вот зачем она согласилась тогда на эту модную стрижку? Не надо было! Какое-то кратковременное удовольствие получилось от Майкиного подарка. Вон как обросшие пряди висят некрасиво… Никаких намеков на недавнюю красоту-стильность не осталось. Прямая насмешка над ее нищей жизнью. Будто поманили в хорошую жизнь, дали отхлебнуть с краешку и тут же выставили. А вкус-то на губах остался…
Нет, лучше и не останавливаться напротив зеркала, не расстраивать себя лишний раз. Лучше уж ходить вот так из угла в угол, как тигрица, загнанная в узкую клетку. В противную клетку под названием кухня-коридор – даже в комнату войти нельзя. Там Ксенька с Танькой спят. Боже, как она ненавидит эту убогую клетку, эти старые обои «под кирпич» в прихожей, эту древнюю бело-голубую плитку на кухне, эти картинки, эти дурацкие кухонные портьеры в рюшечках… Вот интересно, в Майкиной питерской квартире на Английской набережной какие портьеры висят? Или вообще никаких нет? Или у нее все по-модному – с барной стойкой, с шикарным окном? Переедет потом туда, жить будет себе припеваючи. Ну да, без Димки, конечно. Хотя на ее, Динин, счет, Димка даже и барной стойки не стоит. Он вообще ничего не стоит, этот муж-убожество. Непонятно только, чего Майка в него вцепилась… Да если б ей, Дине, такое счастье в виде квартиры на Английской набережной привалило, да неужели б она…
А что бы она? Бросила бы сразу Димку? Конечно, бросила бы! Пусть бы Майка его подбирала да облизывала, а ей такое замужнее удовольствие по большому счету без надобности! Майка вон о таком удовольствии всю жизнь мечтает, ей и Английская набережная без него не в радость. Потому она Димку и не получит никогда! Это греет, конечно, но как-то уже не так. Как-то наигралась она уже этой грелкой. Надоела. Вот поменяться бы, а? Ей, Дине, Английскую набережную, а Майке – Димку…
Хохотнув от этой шальной мысли, Дина уселась за кухонный стол, бросила взгляд на часы. Так. Одиннадцать уже. Пора бы и дома быть блудному мужу. И охота им с Майкой в такую погоду по свиданиям шастать? На улице дождь октябрьский, холодный. Еще недели две – и снег пойдет. А им все пофигу. Что поделаешь, любовь… А для любовников и шалаш в чистом поле – дом родной. Конечно, Димке эта шалашная романтика вряд ли нравится, его просто мужицкий инстинкт ведет, а вот Майке… Интересно, она б согласилась свою Английскую набережную на Димку променять? А что? Между прочим, не так уж это безумно и звучит. Можно сказать, даже справедливо звучит…
Подскочив со стула, она подошла к окну, начала вглядываться в осеннюю темень, чувствуя, как укладывается в голове эта шальная мысль, как начинает обрастать доводами, плюсами и даже доказательствами своей правильности. Как раскладываются эти доводы, плюсы и правильности по полочкам, как образуется из них единственно важное жизненное решение. Хоть и безумное на первый взгляд. Но ведь, наверное, все жизненно важные решения на первый взгляд представляются несколько безумными? Если только взять и представить себе, как оно все будет… Сценарий прописать…
Вот приходит она, допустим, к Майке. Обрушивает ей на голову всю информацию. Нет, не о квартире, конечно, а о том, что будто бы прознала она о Димкиной с ней прелюбодейской связи. Майка – она что? Она ж в испуганные слезные извинения сразу кинется! А если сюда еще чуточку будто бы своих страданий подбавить, будто бы ее, бедную обманутую Дину, эта мужнина измена прямо в нежное сердце ранила… Да еще с кем – с подругой ее… Майка ж совсем расквасится! И вот тут-то ей надо эту мысль и подкинуть осторожненько – насчет Английской набережной. Вроде того: я к тебе Димку без звука отпущу, а ты мне – дарственную… А чтоб ей опомниться не дать, надо тут же пообещать Димку из дома выставить! С чемоданами! Куда он пойдет-то? К Майке и пойдет!
