– Ну что смотришь на него, будто он не пацан, а ангел небесный? Растянет рот до ушей, и поплыла… Совсем дура, что ли? Нельзя же так! – наставляла она сердито Майю. – Знаешь, как со стороны смешно смотрится?
– Ой, да наплевать мне, как там оно смотрится, Дин! Знаешь, как мне хорошо? Я вот смотрю на него, и у меня звенит все внутри! Даже лопнуть от звона этого хочется! Просыпаюсь утром и начинаю сразу лопаться…
– Ну и дура, что начинаешь. Ты что, думаешь, он тоже любит тебя, что ли?
– Не знаю, Дин… Иногда мне кажется, что да… Тоже любит…
– Ага! Размечталась! Да ни фига он не любит! Он вообще никого не любит, между прочим! Ему главное, чтоб по нему с ума сходили…
– Ну, раз это для него главное, пусть так и будет… – удивленно пожимала плечами Майя. – Я и дальше буду с ума сходить…
– Во идиотка… – вздыхала Дина, закатив глаза. – Нет, ну совсем, совсем идиотка… Да если бы я так же, как ты, на него посмотрела хоть раз…
– А зачем? – удивленно вскидывала на подругу Майя блестящие темно-карие глаза. – Зачем тебе на него так смотреть? Ты что, тоже его любишь?
– Ой, да больно надо! – злобно фыркала Дина, отворачиваясь. – Что я, с ума сошла, так перед пацаном чувствами растекаться? Нет уж. У меня своя гордость есть, между прочим. Пусть передо мной растекаются…
Однако получалось так, что никто особыми чувствами перед Диной не растекался. Она красивая была девчонка, но… злая немного. Или надменная, может. И впрямь, тяжелая задача для юной школьницы – быть лучше всех. Хотя все вместе это именовалось у Дины гордостью. Так до самого выпускного вечера она и позволяла Майе с Димкой гордо и снисходительно себя «выгуливать». А на выпускном вдруг сорвалась. Напилась шампанского и закатила Майе настоящую истерику, когда застала их с Димкой целующимися в кабинете физики. Пошла ее искать, и вот, нашла… Рыдала потом в туалете, размазывая по лицу дорогую косметику, выкрикивала сквозь слезы подруге в лицо:
– Да, да! Я его тоже люблю, поняла? И не смотри на меня так, дура! Потому что унижаться перед ним, как ты, я вовсе не собираюсь! Просто я смотреть уже не могу, как ты… как ты…
– Диночка, успокойся… – залепетала Майя. – Ты чего, Диночка? Прости, я же не знала…
Но Дина рявкнула:
– Да какая разница – знала, не знала! Вот, знаешь теперь и что? Дальше-то что?
А правда – что? Майя только глаза распахнула растерянно, не зная, что ответить подруге. Как теперь и в самом деле быть-то? Жалко же Динку…
– Ладно, иди отсюда, – отвернула Дина от нее заплаканное лицо, – не надо меня жалеть. Я и сама кого хочешь пожалеть могу. Еще чего не хватало – жалеть она меня будет…
Майя ее тогда пожалела-таки. По-своему. То есть попросила Димку, чтоб он Дину не обижал. И чтоб относился к ней не как к ее подруге, а как… Да она и сама не могла ему объяснить – как! Но и правды всей не могла сказать – боялась, что Дина обидится. Она же гордая. Вот она, Майя, не гордая совсем, а Дина гордая. Это ж очень трудно, наверное, свою любовь под замком в себе носить. Так после выпускного вечера они и стали встречаться – всегда втроем. По-прежнему. Постороннему глазу и непонятно было, кто тут с парнем любовь крутит, а кто просто дружбу дружит… И даже на Димкиных скорых осенних проводах в армию сидели по разные к нему стороны – Майя справа, Дина слева. Обе, стало быть, провожающие девушки. Тогда еще на слуху было, не успело исчезнуть, навсегда кануть в Лету такое понятие, как «провожающая девушка». То есть та, которая два года ждать поклялась, чтоб потом за «провожаемого» замуж выйти. Практически статус невесты провожающая девушка для себя приобретала. А у Димки, выходит, сразу две невесты образовалось: Майя и Дина. Мать с отцом глядели, только плечами пожимали. И Димка им не объяснял ничего. Посмеивался только. А под столом сжимал Майину руку горячими пальцами – вроде того, уж мы-то с тобой знаем, кто кому кто…
А потом от Димки стали письма приходить. Как же Майя ждала эти его письма! Правда, ничего такого особенного он ей не писал – ни про любовь, ни про намерения. Обычные солдатские письма. Немного хвастливые. Немного приблатненные, пересыпанные особенными армейскими словечками. Чем ближе к «дембелю», тем больше пересыпанные. А она даже дни те помнила, когда эти письма приходили. Вот первое, например, как раз к Новому году подоспело. Майя пришла с работы – белеет в почтовом ящике. Так сердце и забилось… И слава богу! Сессия в заочном педагогическом на носу, а ей ничего в голову не идет, все мысли ожиданием этого письма заняты.
С Диной, как Димка в армию ушел, они виделись редко. Когда видеться-то? У Майи днем – работа, вечером – хлопоты по многодетному хозяйству. Работать она пошла в ту самую контору, где мама полы мыла. То есть в офис, как начала себя гордо именовать на потребу времени эта контора. Сначала курьером ее взяли, потом она в секретари выбилась. Привыкла по хозяйству шустро поворачиваться, и тут у нее все в руках горело. Начальник нахвалиться не мог. Даже на сессию обещал без упреков отпустить, и даже отпуск оплатить, для сдачи экзаменов положенный. Он, конечно, и по закону ей положен был, отпуск этот, но времена новые демократические к тому времени совсем уж окончательно распоясались. Каждый мало-мальский начальник закон этот для себя самостоятельно определял – для кого, мол, пожелаю, для того закон и соблюду. В общем, повезло Майе с работой. И маме повезло – можно иногда обязанности свои по мытью полов на «секретаршу» взвалить безболезненно.
Дина в отличие от Майи не работала совсем. И не училась. Папа сказал – отдохни от школы, посиди дома год. Ты ж одна у нас дочь, любимая. Не семеро же по лавкам сидит, прокормим. А на второй год ей и самой ни учиться, ни работать уже не захотелось. Обеспеченное безделье – оно как в омут неокрепшие души затягивает. Майя все пыталась ее вразумить, а потом поняла: без толку. Динка – она из другого теста сделанная. Пусть живет как хочет. Не до нее ей теперь. Скоро снова осень, скоро у Димки дембель…
– Майка! Может, тебе платье новое пошьем? – как-то за вечерним чаем осторожно спросила мама. – В чем ухажера-то встречать будешь? Зарплату получишь, и пошьем!
– Да ладно, мам… Лучше сапоги тебе на зиму купим! Старые-то и в починку уже не возьмут!
– Не… Погодим пока с сапогами, Майка… – задумчиво и одновременно благодарно улыбнулась ей мама, – и с платьем тоже погодим, пожалуй. Лучше давай-ка эти деньги за пазухой зажмем. Сдается мне, однако, что ты скоро замуж заколоколишь…
– Ой, ну что ты, мам! – вспыхнули радостным пунцовым огнем Майины щеки. – Скажешь тоже, замуж…
– А что? Нет разве?
– Не знаю, мам… Он и не пишет даже про такое…
– Так об этом не пишут, дочка. Об этом с глазу на глаз говорят. Вот я когда отца вашего из армии ждала, он тоже мне и полстрочки про любовь не написал. А потом ворвался в общежитие и заорал с порога: быстрее, мол, давай! Расписываться пойдем! Всяко бывает, дочка. Вон, второй-то твой ухажер, как его зовут… Который тоже письма пишет… Ну, который из немцев…
