— Теперь ее место займешь ты, — сказала Катрина девушке, упавшей ниц перед своей повелительницей.
Изабо погибла три дня назад. Здесь, в башне замка, в этой самой комнате, она молила мать пощадить Жана де Деверо, своего молодого мужа. Ее огромные темные, полные слез глаза отказывались видеть угрозу, предсказанную гаданием на внутренностях ягненка. Девушка просила о снисхождении для человека, который никогда не сделал бы того же ради юной жены.
Изабо все никак не могла забеременеть. Деверо, желая разорвать свою связь с Каорами, задумали убить ее прямо на брачном ложе. Главы двух семейств заключили негласный договор: молодая ведьма родит сына, который породнит дома, если — и не ранее чем — Деверо поделятся тайной Черного огня. Однако никто не спешил делать первый шаг. Время шло, Катрина теряла терпение, а над головой ее дочери сгущались тучи. Наконец жрица не выдержала: осадила замок колдунов и тем подтолкнула их к ответным действиям.
— Я знала, что это опасно, — сказала она, выходя из задумчивости, — что, скорее всего, потеряю свою наследницу. Теперь ее место займешь ты.
Девушку звали Жаннета. Катрина решила, что это подходящее имя: наверняка именно такое выбрали бы Изабо и принц Деверо, родись у них дочь. Жаннета была внебрачным ребенком первого супруга жрицы, Луи, причем далеко не единственным, однако именно ей по мужской линии досталось больше колдовской силы, чем остальным. Могущественная магия пришла в род Каор давным-давно вместе с одной ведьмой, и с тех пор эти способности ярче проявлялись у дочерей, чем у сыновей. У Деверо все было наоборот: из поколения в поколение колдовство переходило от отца к сыну.
Жаннета внешне очень напоминала своего родителя: те же золотистые волосы и светло-серые глаза. Изящная и миниатюрная, еще совсем ребенок в свои четырнадцать, она испуганно дрожала у ног королевы и молила шепотом:
— Je vous en prie, madame
[3]
. Я вам не подойду.
— Боишься. Так и должно быть, — задумчиво проговорила Катрина. — Твои лунные силы пока совсем невелики, а у нас слишком мало времени, чтобы как следует подготовить тебя к новой роли.
«Заняться этой девочкой все же следовало бы раньше. Меня ослепила излишняя самоуверенность. Я чудовищно ошибалась, думая, что смогу защитить Изабо. Теперь от нее остался лишь пепел. Она мертва, Жан тоже. Двум домам придется начинать все заново».
Жрица, зашуршав юбками, подошла к своему личному алтарю, на котором горели свечи и тлели травы. Голуби в клетке прижались друг к другу, словно предчувствуя свою судьбу. Золотая статуя Лунной госпожи — юной, трепетной и прекрасной — протянула вперед руки, чтобы принять дары: спелую пшеницу, вино и сердце оленя.
С головы изваяния Пандиона внимательно наблюдала за церемонией; потом птица взъерошила перья, зазвенела колокольчиками на лапах, взмахнула крыльями и слетела к хозяйке, чтобы поглядеть, как та будет творить магию.
Катрина взяла одного из голубей и пронзила ему сердце атамом, ритуальным кинжалом, зажатым в левой руке. Кровь с ладоней жрицы полилась на голову Жаннеты. Та ахнула, но ничего не сказала.
Так повторилось дважды. Затем ведьма благословила вино и протянула кубок девушке, чтобы укрепить ее силы настоем пахучих трав. Вскоре тело Жаннеты обмякло, взгляд потух, а Катрина стала читать над ней заклинания. Она колдовала несколько часов кряду, надеясь, что эта юная неопытная девочка будет достойна мантии верховной жрицы ковена Каоров.
Так началась подготовка новой наследницы.
Молодую ведьму не выпускали из башенного покоя: она была слишком слаба и не устояла бы перед магией Деверо, которые, без сомнения, затевали месть. Шпионы доложили жрице, что место Жана занял некий Поль — юноша сильный и отважный, но далеко не ровня своему предшественнику.
Прошло почти шесть лун. Жаннета, сидя взаперти, начала терять рассудок: она стала рассказывать, как ей является неупокоенный дух Изабо. Новость о том, что дочь не совсем покинула этот мир, обрадовала Катрину: возможно, еще оставалась надежда оживить наследницу или вселить ее душу в хрупкое тело пленницы. И пусть Душа Жаннеты при этом даже погибнет: девочку-бастарда, которая ничем не тронула сердце своей хозяйки, было совсем не жаль.
Часами напролет королева замка читала заклинания, гадала на рунах, приносила немыслимые жертвы, впадала в ярость и молила Богиню — лишь бы получить возможность поговорить с дочерью. Все тщетно. Наконец, оскорбленная своей неудачей и успехом неопытной девчонки, она поднялась в запертую башню.
— Что не дает покоя моей дочери?
— Не знаю, — жалобно ответила Жаннета. — Она лишь видится мне, но я чувствую, что нет ей счастья.
— Нет чего? Счастья?
Катрине было чуждо это понятие.
«До чего пустое и несерьезное слово. Им утешаются только бедняки да неудачники. С его помощью короли и епископы держат в узде своих крестьян и рабов».
— Нет ей счастья, — повторила девушка и добавила шепотом: — И мне тоже нет. Приемная матушка, отпустите из комнаты!
— Ты не готова.
— Готова! Умоляю! Готова! — Жаннета бросилась на колени, обхватив ноги Катрины. — Я здесь с ума схожу!
Жрица положила руку девушке на макушку и с силой откинула ее голову назад.
— Терпение. Уже скоро. Скоро ты обретешь крылья и станешь летать вместе с Пандионой. — Она улыбнулась птице, та прокричала в ответ.
Юная ведьма не дождалась своего часа. Четыре месяца спустя Катрине доложили, что пленница подкупила слугу и вот уже три полнолуния подряд убегает в лес общаться с духами: часами напролет танцует голой, а потом незаметно проскальзывает в свою комнату.
Ярость ведьмы могла сравниться лишь с ее тревогой в тот день, когда в замок с привычным визитом явился епископ из Тулузы и, пребывая в большом волнении, попросил о встрече, дабы поговорить «о различных пренеприятнейших обвинениях в адрес вашего двора».
Дорога из города в соседнюю виноградную долину проходила через владения Каоров. Похоже, какие-то путники, заночевав в лесу, увидели, как Жаннета танцует во славу Богини, и сообщили об этом своему священнику. Поползли слухи. В городе, как в старые времена, Каоров снова стали называть ведьмами.
Часть священников знала правду о Каорах и Деверо, часть — нет. Каждому поколению французских ведьм и колдунов приходилось улаживать отношения с церковью любыми возможными средствами. Катрине достался отчаянно добродетельный христианин, который всем сердцем поддерживал полыхавшие в Европе очистительные костры.
— Не сомневаюсь, что вы, мадам, понимаете мое беспокойство, — говорил ей епископ во время прогулки по великолепному розарию, в земле которого покоился прах Изабо, а прямо на ее останках росла лилия, символ дома Каоров. — Ведь эта мерзость нашла укрытие в вашем доме. Вы пригрели змею на своей собственной, с позволения сказать, груди. — Он покраснел.
