Рост империи Инков
Под инками в точном значении слова надо понимать лишь столичную аристократию государства – потомков маленькой этнической группы (условно говоря, «племени»), жившей на юге Перу и лет за 400 или 500 до прихода испанцев установившей контроль над долиной Куско. Позже в категорию так называемых «инков по привилегии» вошло иноплеменное население окрестностей Куско, близкое настоящим инкам по культуре и издавна связанное с ними родственными отношениями. Само слово «инка» некогда означало, по-видимому, примерно то же, что и кечуанское «синчи», т. е. «воин», «военачальник», «доблестный и родовитый муж». Отсюда логичен переход к последнему важному значению слова «инка» – «предводитель», «царь». «Инка» входит поэтому в довольно длинный ряд эпитетов, из которых складывались имена верховных властителей андской империи (в литературе эти имена обычно даются в упрощенной форме). Таким образом, если «инки» есть название народа либо правящей социальной группы, то «Инка» (в единственном числе) обозначает главу государства инков. При необходимости подчеркнуть именно это значение пишут о Сапа Инке, т. е. Великом Инке (императоре).
Об инках написано много, но тема эта неисчерпаема. Древнеперуанская цивилизация – явление мирового класса. От того, какой образ инкской империи создадут в своих реконструкциях ученые, быть может, зависит в определенной мере наше общее представление об истории человечества, а тем самым – в какой-то мере и о возможном и желательном направлении будущего развития. Так инки до сих пор оказывают на нас влияние. Но верно и обратное утверждение: мы сами влияем на инков. Каждое поколение по-новому смотрит на события прошлого. Вольно или невольно люди различают в истории лишь отражение тех идей, которые помогают им в данный момент ориентироваться в окружающем мире. Неудивительно поэтому, что в Новейшее Время одни видели в инках граждан социалистической утопии, другие – деспотов-рабовладельцев, третьи – создателей сравнительно примитивного раннего государства, причем в обоснование своей позиции приводили зачастую одни и те же факты. И если сейчас мы способны посмотреть на историю народов Центральных Анд иначе, чем 30, 50 или 100 лет назад, то не только из-за возросшего объема знаний об инках и их предшественниках, но еще и потому, что изменилось общество, в котором мы сами живем.
Эта книга была закончена четверть века назад. На переиздание я согласился с условием, что смогу сделать исправления в тексте. По совести говоря, следовало бы не ограничиться исправлениями, а переписать текст от начала и до конца. За последние годы в науке о древних обществах произошла революция, а объем наших знаний о Древнем Перу возрос многократно. Российский читатель обо всем этом знает мало. И дело не в том, что информацию трудно найти – она открыта для всех в интернете, по крайней мере англоязычном. Проблема в утрате ориентиров. Господствовавшие в советское время представления о древней истории в основном сложились еще в XIX в. и к концу XX в. безнадежно устарели. Крах советской системы привел не столько к обновлению, сколько к кризису нашей науки – она лишилась поддержки общества, перестала быть ему интересной. Подавляющее большинство россиян не верит уже ни в какие теории и концепции и даже не пытается отличать доказанные факты от заведомой чуши и домыслов.
Надеюсь, что читатели этой книги составляют исключение. Тех, кто хотел бы познакомиться с Древним Перу подробнее, прошу зайти на сайт Музея Антропологии и Этнографии (Кунсткамера), где среди электронных ресурсов доступна и моя недавняя монография «Между общиной и государством. Среднемасштабные общества Нуклеарной Америки и Передней Азии в исторической динамике» (СПб, 2013). В Кунсткамере можно приобрести и печатный экземпляр. В книгу же, которую читатель держит перед собой, были внесены лишь минимальные поправки и добавления.
Особого комментария требуют последние главы книги, в которых говорится не столько об инках, сколько об империях вообще и прежде всего о той, в которой автор прожил больше половины своей жизни. Лет 15 назад могло показаться, что подобная проблематика в России раз и навсегда утратила актуальность – но ведь нет же! Так что большую часть соответствующего текста я оставил без изменений.
Теперь объясню кратко, в чем именно наши представления об инках и их предшественниках отличаются от господствовавших в 1980-х годах.
До середины XX века основным источником сведений об инках оставались так называемые хроники – труды, написанные в XVI—XVII веках и рассказывающие об истории, хозяйстве, обычаях, верованиях обитателей Перу. Их авторами были как испанцы, так и потомки индейской знати. Значение перуанских хроник невозможно переоценить и сейчас. Вместе с тем хроники не содержат ответ на все возникающие вопросы и в целом дают несколько более искаженную картину жизни инков, чем аналогичные работы по истории и культуре ацтеков. Традиции древнемексиканского общества начала XVI века оказались понятнее европейцам, чем андские. Религиозные и календарно-астрономические представления, государственные и политические институты, экономическая организация, а главное, распространенный в Мексике способ накопления и передачи информации, т. е. письменность, не отличались принципиально от известных европейцам либо по собственному опыту, либо благодаря общению с другими народами Старого Света или сведениям, дошедшим от античности. Представители прежней ацтекской знати в свою очередь сравнительно легко перешли на латиницу и рассказали в своих сочинениях о жизни и истории разрушенного конкистадорами государства.
Инки хранили информацию с помощью кипу – связок разноцветных шнурков с узелками. Подобная знаковая система была не менее емкой, чем ацтекское полупиктографическое письмо, но она несопоставима с европейской. Кипу не были случайным изобретением. Они появились до инков, а принципы мышления, лежащие в основе «узелкового письма», тесно связаны с присущими индейцам Анд календарно-астрономическими представлениями, с особенностями их социальной организации. В Андах пропасть между европейской и местной культурами была столь глубокой, что после конкисты образованные индейцы и метисы оказались способны изложить свои взгляды в доступной завоевателям форме лишь в тех случаях, когда их собственное мышление в определенной мере европеизировалось. У некоторых авторов, таких как очень популярный в свое время Инка Гарсиласо де ла Вега, европеизация была более, у других – менее полной, но в совсем нетронутом виде древнее индейское мировоззрение вряд ли кто-нибудь сумел передать. К тому же из-за вспыхнувшей между конкистадорами распри сбор сведений о культуре и прошлом Перу начался лишь через полтора десятилетия после похода Писарро, когда память о реальном государстве инков уже стала вытесняться его легендарным образом. Большинство же «хроник» написано не участниками событий 1530-х годов, а их потомками во втором и третьем поколениях.
Увидеть за текстами хроник те грани, те стороны реальности, которые они отразили лишь мимоходом и неосознанно, помогло введение в научный оборот новых категорий источников. Чрезвычайно полезными оказались, например, этнографические исследования среди индейцев Боливии и Перу – особенно проведенные до разразившихся в 1970-е гг. социально-хозяйственных потрясений. Эти наблюдения позволили проникнуть в основы присущего обитателям Анд миропонимания, заложив краеугольный камень в реконструкцию древних общественных структур. Кроме того, в перуанских архивах были обнаружены не предназначавшиеся к публикации документы середины и второй половины XVI века, прежде всего так называемые visitas – отчеты испанских чиновников о положении дел в провинциях вице-королевства. Они включают частные, нередко отрывочные, но зато подробные и, по-видимому, объективные сведения о демографии, социальной организации, отношениях собственности в последние годы существования инкского государства. Например, в отчетах, поступивших в 1549 и 1562 годах из районов расселения индейцев чупачу к востоку от крупного центра Уануко на севере горного Перу, приводятся уникальные числовые данные о распределении рабочей силы согласно последней переписи, которая проводилась при инках. Здесь же перечисляются производимые чупачу изделия и продукты, указывается, куда они должны быть отправлены. Значение этих документов для восстановления социально-экономической обстановки в Андах к началу 1530-х годов можно, пожалуй, сравнить со значением Смоленского архива для реконструкции нашего собственного недавнего прошлого (попавший в 1945 году в США, этот архив, как известно, являлся единственным собранием советских материалов 1930-х годов, которое сохранилось в первоначальном виде и было общедоступно).
