Эти трубы, эти кимвалы,
Что пьянят солдат усталых
И бросают под град картечи,
В сердце вливая им ярость сечи…
Пьер Дюпон – нежная, склонная к утопии душа и в самом этом по-настоящему буколическая. Все в нем обращено к любви, а война, как он ее понимает, всего лишь способ подготовить всеобщее примирение.
Меч переломит меч,
И из битвы родится любовь!
Любовь сильнее войны – говорит он еще в «Песне рабочих».
Есть в его душе некая сила, которая всегда содержит в себе красоту; и его натура, не слишком способная безропотно смириться с вечными законами разрушения, хочет принимать лишь утешительные идеи, в которых она может найти подобные ей элементы. Инстинкт (весьма благородный инстинкт!) преобладает в нем над способностью рассуждения. Обращение к абстракциям ему претит, и он разделяет с женщинами особенную привилегию – все поэтические достоинства и недостатки вытекают у него из чувства.
Именно этой прелести, этой женской нежности Пьер Дюпон обязан своими первыми песнями. По большому счастью, революционная деятельность, которая в то время увлекла почти все умы, совершенно не отвратила его от своего естественного пути. Никто, кроме него, не рассказал нам в выражениях самых мягких и самых проникновенных о малых радостях и больших страданиях маленьких людей. Сборник его песен – это целый мир5, где человек издает больше вздохов, нежели восклицаний радости, и где природа, чью бессмертную свежесть он восхитительно чувствует, словно облечена миссией утешать, утолять печали и лелеять бедного и покинутого.
Все, что принадлежит к разряду кротких и нежных чувств, выражено им с омоложенной, обновленной искренностью переживаний интонацией. Но к чувству нежности, всеобщего милосердия он добавляет некую созерцательность, которая до него оставалась чуждой французской песне. Созерцание бессмертной красоты вещей беспрестанно смешивается в его малых поэмах с печалью, вызванной людской глупостью и бедностью. Он несомненно обладает неким turn of pensiveness, что сближает его с лучшими английскими назидательными поэтами. Галантность (поскольку тут есть и галантность, и даже изысканная) в стихах этого певца простоты приобретает задумчивый и растроганный характер. Во многих произведениях он показал своими интонациями, скорее непосредственными, чем искусно воспроизведенными, насколько он был чувствителен к вечной прелести, вытекающей из уст и взора женщины:
Природа спряла ее прелесть
Из чистейшей нити своих веретен!
А в другом месте, пренебрегая революциями и социальными битвами, поэт поет с нежной и чувственной интонацией:
Прежде чем сон ревнивый
Смежит твои глаза,
Отвяжем наш челн счастливый,
Взглянем на небеса.
В теплом воздухе, в мягком мерцанье
Тихо звезды плывут,
Весла стонут от ожиданья,
Нас к наслажденью зовут.
О, мое желание!
О, моя краса!
Внемли очарованию
Хоть на полчаса!
Ароматами, словно светом,
Челн любовный объят,
Из уст твоих вместе с ответом
Цветов лепестки летят.
Глаза твои под луною
Фиалкам лесным под стать,
Кожа слепит белизною,
А губы сулят благодать.
Видишь ось небосвода,
Недвижность Полярной звезды?
Светила вкруг хороводом
Песчинок летят вдали.
Какая тишь и томление
В сверкающей выси небес!
Лишь наших сердец биение
Я слышу окрест.
Здесь письмена многочисленней,
Чем весь алфавит Китая…
О, иероглиф таинственный,
Я тебя разгадаю!
Это слово, что повторяют
Наши уста вновь и вновь,
Что солнцем в ночи сияет —
Бессмертное слово Любовь!
О, мое желание!
О, моя краса!
Внемли очарованию
Хоть на полчаса.
Благодаря совершенно особой работе ума влюбленных, когда они поэты, и поэтов, когда они влюблены, женщина украшается всеми прелестями пейзажа, а пейзаж пользуется по случаю прелестями, которые любимая женщина безотчетно изливает на землю и волны. Это еще одна из частых черт, которые характеризуют манеру Пьера Дюпона, когда он с доверием устремляется в благосклонные ему сферы и отдается, не заботясь о вещах, которые не может назвать по-настоящему своими.
Я бы хотел и долее распространяться о достоинствах Пьера Дюпона, который, несмотря на свою слишком выраженную склонность к дидактическим категориям и делениям (а это в поэзии часто лишь признак лени, поскольку естественное лирическое развитие должно сполна содержать достаточный дидактический и описательный элемент) и несмотря на многие пренебрежения языком и действительно непостижимую небрежность в форме, есть и останется одним из наших наиболее ценных поэтов. Я слышал от многих людей, весьма компетентных, что законченность, отточенность, совершенство, наконец, их отвращают и мешают им испытывать, если можно так выразиться, доверие к поэту. Это мнение (странное для меня) весьма способно склонить ум к смирению относительно соответствующих несовместимостей в душе поэтов и в нраве читателей. Так что будем наслаждаться нашими поэтами, при условии все же, что они обладают самыми благородными, самыми необходимыми достоинствами, и примем их такими, какими их Бог создал и нам даровал, поскольку, как утверждают, одно достоинство увеличивается лишь за счет жертвования, более-менее полного, другого.
Я вынужден закругляться. Чтобы закончить в нескольких словах: Пьер Дюпон принадлежит к той естественной аристократии умов, которые гораздо больше обязаны природе, чем искусству, и, подобно двум другим крупным поэтам, Огюсту Барбье и г-же Деборд-Вальмор, лишь через непосредственность своей души находят выражение – песню или крик, предназначенные навечно запечатлеться в памяти каждого.
IX. Леконт де Лиль
Я часто задавался вопросом, так и не сумев на него ответить, почему креолы, в общем-то, не привносили в литературный труд никакой оригинальности, никакой силы замысла или выражения. Они – словно женские души, созданные лишь для того чтобы созерцать и наслаждаться. Сама хрупкость, грациозность их физического обличья, их бархатные глаза, которые смотрят, не изучая, странная узость их выспренно высоких лбов, все, что в них часто есть чарующего, изобличает их как врагов труда и мысли. Томность, приятность, природная способность к подражанию, которую, впрочем, они делят с неграми, почти всегда придают креольскому поэту, какова бы ни была его изысканность, несколько провинциальный вид – вот что мы могли наблюдать даже в лучших из них.
