1 сентября 2004
Утро. Мы подходим к остановке школьного автобуса. Несколько детей разного возраста сидят на тротуаре, болтают, смеются. Одеты как обычно: джинсовые шорты, пёстрые размахайки, розовые штанишки в стиле капри, разбитые сандалии. Будто вышли погулять во двор и задержались на минутку у остановки. Мой сын садится прямо на тротуар рядом с остальными и вступает в беседу.
Подходит школьный автобус. «Bye, Mom», – деловито говорит сын и топает вверх по ступенькам. Бодренько так, не мешкая. Заходит внутрь не оборачиваясь. В первый раз.
То, что я описываю, – это не обычный школьный день, это наш местный вариант Дня знаний. Первый раз в первый класс, точнее kindergarten, или нулевой класс. Учебный год начинается в разных штатах и даже в отдельных городах в разное время. В Массачусетсе первый день школьных занятий приходится на первый вторник после Labor Day – обычно первый вторник месяца. В других штатах занятия часто начинаются в августе. Школа может открыть свои двери когда угодно – между концом августа и восьмым (а то и позже) сентября, но почему-то никогда не первого.
Я сажусь в машину и еду за автобусом. Всё-таки очень хочется посмотреть, как он там, все-таки первый день. Дети весёлой гурьбой вылезают из автобуса и идут в свои классы. В «нашей» комнате несколько больших, но низких столов с четырьмя-пятью разноцветными стульчиками вокруг каждого. На одном бумага и цветные карандаши, на другом – головоломки какие-то, на третьем – ножницы, клей, кусочки ткани и пуговицы. Третий стол – для поделок, наверное. Детки разбредаются кто куда и занимаются тем, что им интересно. Мой юный математик облюбовал стол, где надо складывать картинки из разных геометрических форм.
В классе около пятнадцати детей, но всего пять-шесть родителей. Большинство не сочли нужным явиться. Да и те родители, что пришли, быстро понимают, что делать им тут особенно нечего. Плачет и жмётся к маме всего один мальчик, остальные дети странно на него смотрят. Я зову к себе сына, прощаюсь, мы обнимаемся, и он убегает обратно – прилаживать ромб к треугольнику. Он уже чувствует себя тут как дома.
На обратном пути прохожу мимо класса первоклашек. Там родителей вообще нет – детки большие уже, аж шесть-семь лет. Да и не первый год в школе, kindergarten для этого есть.
Я вспоминаю своё первое 1 сентября – белый фартук, белый бант, букет гладиолусов, бабушку и маму, провожавших меня в школу. Становится грустно. Ну чёрт с ней, с парадной формой и белыми бантами, раз тут это не принято, но почему бы не сделать первый день школы хоть чем-то отличным от остальных? И тут же другой внутренний голос вопрошает: «А зачем? Им и так хорошо. Другого не знают. Это ты знаешь и ностальгируешь по всякой ерунде».
Ну почему, почему мне так грустно?
Может, потому, что не так много праздников в жизни? Что вех, подобных первому походу в школу, ещё меньше? Что объяснить ребёнку, насколько важен в его маленькой жизни этот день, легче, если школа и общество хоть как-то помогают?
Так хотелось чего-то радостно-торжественного, значительного, так хотелось, чтобы он запомнил этот день, как запомнила свой первый-раз-в-первый-класс я. А ведь вряд ли запомнит.
Всего лишь средство передвижения
Старики за рулём – тема в Америке больная. Большинство людей живут не в крупных городах, а в пригородах, как мы, где общественный транспорт либо не ходит совсем, либо ходит раз в год по обещанию. От нас до ближайшего магазина минут десять на машине. Добраться куда бы то ни было отсюда пешком физически невозможно. Прожив в своих домах по сорок – пятьдесят лет, привязавшись к родному городку, привыкнув к соседям и вырастив садик-огородик на заднем дворе, пожилые люди отнюдь не рвутся переехать в шумный, пыльный, дорогой и куда менее безопасный город. А проживание вне города без машины смерти подобно, поэтому «тяжёлый конец» откладывается до последнего. Люди не хотят верить, что представляют опасность для жизни окружающих, обманывая прежде всего самих себя. Продолжают садиться за руль, когда уже… Впрочем, я лучше приведу вам пару примеров из своей медицинской практики.
Эта женщина пришла к нам в офис с диагнозом «артрит коленных суставов». От коленных суставов там уже мало что оставалось, но доктор не решался на операцию. У пациентки было много других проблем со здоровьем (серьёзный диабет, плохое сердце), и врач не был уверен, что она перенесет хирургическое вмешательство и многочасовой наркоз. Поэтому её послали на физиотерапию, хотя что мы могли для неё сделать, остаётся для меня неясным. Ни одно колено не выпрямлялось. Если считать прямую ногу за ноль градусов, то левое колено имело запас движения от 5 до 20 градусов, а правое – примерно от 10 до 50. Иными словами, они уже почти не двигались, да и то минимальное движение, на которое эти суставы были ещё способны, сопровождалось жутким хрустом и болью. Ничего более ужасного я за всё время работы физиотерапевтом не видела. Обычно людей оперируют на гораздо более ранней стадии, но сердце, диабет… Ах да, диабет. Диабет привёл к частичной потере зрения. Левый глаз видел только узкий «тоннель» прямо перед собой, а правый, наоборот, только периферию (или наоборот – уже не помню). Давление скакало, а кончики пальцев рук и ног давно почти ничего не чувствовали. Стоит ли мне говорить вам, что на лечение эта дама приезжала на машине? Минут двадцать в одну сторону. Жила она с дочерью, но та целый день проводила на работе, и пациентка разъезжала на автомобиле в магазин, в аптеку, по врачам, в гости…
Когда я работала в доме престарелых, у меня был пациентом некий старичок из бывших магнатов – владелец нескольких предприятий, миллионер.
Прихожу к нему как-то, а он чернее тучи.
– Жена, – говорит, – очередную машину грохнула. Третью за последние полгода.
– Как же так, что случилось?
– Наехала на мусорный бак. Главное, она ничего не помнит.
– Не помнит, как наехала?
– Да. У меня вон со здоровьем плохо, так я тут сижу, а у неё со здоровьем всё всегда нормально было, поэтому я за неё не волновался. Но тут дети начали говорить, что у матери с памятью проблемы начинаются. Мы сначала внимания не обращали. Первую аварию приняли за случайность, тем более что тогда она хоть помнила, что делает. Вторую тоже помнила и клялась-божилась, что это опять случайность. Поскольку деньги есть, то она просто идёт, покупает себе очередной «Мерседес» и продолжает ездить. В этот раз она даже не помнит, что была авария. Никто не знает, что случилось. Машина совершенно разбита, на жене только пара царапин…
– Слушайте! У неё надо отобрать машину, пока не поздно!
– А вы попробуйте. Она пока в повседневной жизни вполне адекватна, со свободой расставаться не хочет, а попытки детей предотвратить очередную покупку машины восприняла как желание побыстрее от неё избавиться и получить наследство. Адвокату даже позвонила. Ничего с ней сделать нельзя, врач отказывается писать заключение. Она пока слишком нормальна, у него могут быть неприятности.
– И что же дальше?
