Я не знаю, как он это делает. Всю неделю на стройке, иногда по 50 часов. Приходит измотанный, еле доплетается до душа и идёт спать в восемь вечера. В четыре утра ему вставать. А на выходные – опять стройка. Только бесплатно. Дом для брата, бассейн для друга, ванная для нас, крыша для другого соседа – золотые руки Джо приложились почти к каждому дому на этой улице. А уж советы по починке чего бы то ни было он раздаёт направо и налево. Вы думаете, мы его эксплуатируем? Мы его гоним! Правда, посоветовать что-нибудь иногда просим, поскольку дома старые, проводка старая, сантехника старая, а он тут всё наизусть знает. Придёт, посмотрит да и начнёт сам делать. И уверяет, что ему это в удовольствие. По ходу мужа моего каким-то хитростям учит. Боре уже неудобно его звать: Джо с таким энтузиазмом берётся за работу, что создаётся полное ощущение, будто это мы делаем ему одолжение. Деньги, как я уже сказала, не берёт. На подаренный дорогой коньяк посмотрел как на чудо морское, – мне бы пива, говорит. Слава богу, спорт любит, Боря ему всякие коллекционные книги, медальоны и открытки покупает про местный бейсбольные и футбольные команды, а то просто не знали бы, как отблагодарить.
Однажды мы пригласили Джо на ужин. Купили специально для него пива (мы оба пиво терпеть не можем), я лазанью сделала, салатики. Он забыл. Ставил своей маме новую ванную и заработался. Потом долго извинялся. Я пообещала выдать ему ужин сухим пайком и понесла лазанью вместе с печеньем к соседям домой.
Подхожу, звоню, стучу. Никто не открывает. Обошла дом, чтобы постучать в окошко; у них телевизор на полную громкость включён, вот и не слышат. Стучу в окно. Заглядываю в комнату. Джо сидит на одном конце дивана, а мама на другом; оба ссутулились и отрешённо, устало смотрят на экран. Между ними меньше двух метров – и пропасть. Такой тоской веет от этой сцены, что сердце сжимается. Два одиноких человека, делящих крышу над головой, очень любящих, но плохо понимающих и безмерно раздражающих друг друга. Для неё Джо неудачник: без высшего образования, без престижной профессии, без семьи. Он очень много делает по дому, который ему, естественно, и достанется; зачем другим детям дом, у них свои есть. К тому же этот шлимазл* в свободное время бесплатно строит и чинит всё для всех, нет чтобы… а что, собственно? У Джо нет амбиций. Он давно смирился с одиночеством, так и сказал: не женюсь я уже, неинтересен я женщинам. Он никуда не стремится, работает, пока есть силы, а потом получит от профсоюза пенсию. Его главная радость в жизни – два любимых кота да помощь другим. Джо – человек дающий. Брать не умеет, не давать не может. А мама пилит и пилит. Впрочем, он давно не обращает внимания. Лицо «выключается» – опять она за своё, что ещё я сделал не так?
Что у меня общего с этим человеком? Да ничего. Некрасивый, любящий пиво и походы с друзьями-работягами в бар, не блещущий интеллектом, обожающий спорт и котов мужчина с руками, которые выглядят грязными, даже когда они чистые. Он слегка теряется в моём присутствии. Муж уверяет, что Джо ко мне неровно дышит. Я вижу его приветливую улыбку, когда выхожу из машины, и становится тепло. Просто потому, что он есть. И где-то там, наверху, в идеальном несуществующем мире, по некой высшей шкале ценностей, нам расти до него и расти.
Легенды Луговой улицы II
Они мне сразу не понравились: какие-то разъевшиеся, громкие, провинциальные, поинтересовавшиеся на второй минуте беседы, сколько я плачу няне своих детей, а на третьей – стоимостью нашего дома. Слишком ярко выкрашенные волосы у неё, слишком шикарный спортивный костюм на нём, слишком много гномиков и зайчиков на газоне перед их домом. В Нью-Йорке таких, говорят, много, а в Бостон по большей части едет немного другая публика, и от вопросов типа «Почём вы дом-то купили» я давно отвыкла. Ладно, подумала я, мне с ними детей не растить.
На нашей улице, кроме нас, ещё две русскоязычные семьи. Это нам сообщили первым делом: «А вы с другими русскими уже познакомились? Тут ещё два дома с русскими – вон тот и тот». С тем, что мы «русские», я давно смирилась, но к тому, что мы, по их мнению, должны друг друга выискивать, страшно радоваться наличию соплеменников и дружить по принципу «Я тоже там родился», никак привыкнуть не могу.
«Ещё не познакомились, но улица небольшая, так что обязательно, думаю, столкнёмся как-нибудь. Спасибо».
Куда там! Завидев нас на другом конце улицы, услужливые соседи отчаянно машут руками: «Идите сюда, мы вас с другими русскими познакомим!» Первые русскоязычные соседи оказались очень милой парой намного старше нас, с двумя детьми, один из которых уже учится в колледже и дома не живёт. Мы вежливо поговорили и разошлись, хотя при встречах обмениваемся, как правило, несколькими репликами о школе, погоде, здоровье и прогрессе в уборке листьев со двора.
А вот вторые «русские» мне всё никак не попадались. Сидели упорно дома, забаррикадировавшись газонными гномиками. Впрочем, я и думать забыла об их существовании. Переезд, ремонт, двое маленьких детей, работа, неухоженный участок и прочие радости жизни не оставляли времени для общения с соседями. Зато я начала активно собирать информацию про детские садики в округе. Мне быстро объяснили, что садики делятся на американские и русские; в американских дети (о ужас!) едят то, что принесли из дома, и спят в спальниках, а в русских детки спят в кроватках, кушают горячие обеды и, естественно, говорят по-русски. В итоге мои дети пошли в американские садики, но тогда я на некоторое время впечатлилась идеей русского сада и стала расспрашивать всех и вся про наличие оных в окрестностях Шэрона.
Мне много рассказывали про замечательный садик «где-то у озера», то есть совсем рядом с нами, куда ходили и русские, и американские детки. Выпускники садика были двуязычны, спали в кроватках и ели те самые горячие обеды. (Дались же всем горячие обеды!) Условия там якобы замечательные, детишки счастливые и прекрасно подготовленные к школе, а родители довольные. При этом рассказчик не знал никого, чьи дети ходили бы в этот сад в данный момент, и никто не помнил ни имени, ни адреса. Кто-то уверял, что сад закрылся, кто-то – что владелица заболела и решила сделать перерыв, а большинство просто отсылали меня «поискать это место в Интернете». Просто не сад, а летучий голландец какой-то. Иди туда не знаю куда.
Я поискала. И ничего не нашла. В Шэроне обнаружилось два русских садика, оба хорошие, но ни в одном из них не было американских детей, и оба были далеко от озера. Явно не то. Я плюнула на поиски того, не знаю чего, к тому же мы на тот момент уже решили отдать сына в «аборигенский» сад. Тему закрыли и думать забыли.
Зачем я им сказала, сколько плачу няне? Какое их дело? На вопрос о стоимости дома, правда, прямо не ответила и посмотрела. Они, кажется, поняли, что со мной такие разговоры вести не надо, и быстренько уехали. Познакомились, называется. Мужу так и сказала: «Увидела, наконец, вторых „русских“. Брайтон Бич на выпасе. Говорить не о чем».
В следующий раз я встретила её одну, без мужа. Она высаживала какие-то цветочки в саду, а мы с мальчишками проходили мимо. Младший спал в коляске, зато старший с визгами побежал к ближайшему не то зайчику, не то гномику и попытался его уволочь. Пришлось игрушку отнимать, водворять на место и извиняться, а заодно отвечать на вопросы про возраст, что умеет, на каких языках говорит и т. п. Решила похвастаться тем, что сын собирал puzzles из двенадцати кусочков, а то и из двадцати.
