– Ну, она лириков тоже любит.
– Сеня не физик и не лирик, он Сеня. Хороший, неглупый, порядочный парень. А семьянин просто идеальный. Не пьёт, не гуляет.
– Ну, этого ты не знаешь.
– Знаю. Мы всем делимся, с детства. Он такой… верный он.
– Я вот сегодня тоже это поняла. Сеня – настоящий.
И симпатичный.
– Ты только сегодня заметила, что он симпатичный? – хитро улыбнулась мама.
– Ну, я раньше, то есть я всегда, но я как-то… Да ну тебя!
Я покраснела и вернулась к мытью посуды.
А с рисованием всё не складывалось. Я по-прежнему обожала класть краски на бумагу и даже на холст – чем ярче и насыщенней, тем лучше. В моём мире по-прежнему не хватало цвета. Из художественной школы ушла: муштра и рисовалка были не для меня, игра света и теней меня не интересовали. Я давно утвердилась в решении сделать рисование своим хобби, а учиться на инженера – как бабушка, благо в отличие от Сени мне эта наука давалась легко, да и репетитор был дома бесплатный.
В течение года рисовать времени особенно не было, а вот летом, на даче, можно было взять краски, сесть на веранде тёплым вечером и рисовать, рисовать… Малевать, как называла это бабушка. Вот платье – точнее, намёк на платье – детали вырисовывать не будем, так, общие контуры. Сделаем его сиреневым. Нет, не просто сиреневым, а сиреневым-пресиреневым, как на танцовщице варьете из альбома моего детства. Как на Сиреневом бульваре. А вокруг нарисуем неоновые огни, жёлтые, красные, зелёные, фиолетовые. Грубо обрисуем сцену, создадим некое подобие фигуры в этом платье, парой штрихов изобразим зрителей. Вуаля! Вот он, мой мир, переливается, смотрит на меня.
– Ужинать иди, импрессионистка хренова! – кричит из дома папа.
– Это не импрессионизм, – на полном серьёзе возражает ему Нонна. – Это так, это… современное что-то.
Вся семья относится к моему увлечению снисходительно: художницы из Лерки всё равно не выйдет, но чем бы дитя ни тешилось, пусть малюет. Понимает меня только Сеня.
– Не обращай на них внимания, Леркин, в меня всё детство пытались впихнуть то, что мне не нравилось. Делай то, к чему душа лежит. У тебя классно получается. Цвета такие яркие – здорово.
– К нам на дачу в этом году приедет Эмма, – неожиданно сообщает мама.
– Кто?
– Ну, Эмма, помнишь? Милина дочка.
– Которая Сеньку послала?
– Тсс. – Мама делает страшные глаза. – Ты с ума сошла? Тише. Это было сто лет назад, какая разница?
– Ну, тут Сеня, Нонна… Им ничего?
– Я Сеню спросила, ему ничего. Нонна не знает. Ты молчи смотри.
– А чего она приезжает вдруг? Я её лет восемь не видела.
– Ей надо сына на природу вывезти хоть немного, а денег нет. Я предложила пожить пару недель у нас. Они много места не займут.
– Подожди, сколько её сыну?
– Мммм… Лет пять или шесть. Не помню.
– А муж?
– Лерка, ты задаёшь слишком много вопросов. Мужа нет. И не было. Всё, сменили тему.
Я бы её не узнала. Вроде всё то же самое, и не поправилась даже почти, но с забранными в хвост волосами, без косметики и в чём-то серо-буро-малиновом Эмма ничем не напоминала девушку из мира красок моего детства. Яркость ушла, ничего после себя не оставив. Уставшая, не слишком красивая женщина.
Эмма защитила диссертацию, работала в каком-то институте, зарабатывала гроши. Несколько лет повстречалась с роскошным, судя по описаниям, но глубоко женатым товарищем, потом поняла, что от него толку не будет, попробовала другие варианты, из которых тоже ничего не вышло, в итоге от кого-то из «вариантов» родила и жила с мамой, воспитывая ребёнка одна.
Я сидела, как всегда, на веранде и рисовала. Внизу послышались голоса.
– Сень, пойдём погуляем, что ли… Вечер вон какой замечательный. Сирень до конца не отцвела ещё. Помнишь, где мы в первый раз встретились?
– Помню, на Сиреневом бульваре. Нас Лерка познакомила. Да, давно было…
– Так ты пойдёшь?
– Не, Эмк, извини. Неохота. К тому же я обещал Нонне помочь детей спать уложить. Погуляй сама, ладно? Может, как-нибудь в другой раз.
Мне очень хочется с кем-то поделиться, но никто, кроме мамы, не поймёт.
– Мам, мам, слышишь, а Сеня-то наш Эммочку послал! Она его гулять звала, а он не пошёл!
– Я знаю, – вздыхает мама.
– Откуда? – изумляюсь я.
– Ну я же тебе говорила, Сеня всем со мной делится. Да и чему ты радуешься, собственно?
– Неужели ты не понимаешь? Ты помнишь, как он страдал? А эта фря из себя что-то строила всё время. Кандидат наук она, видишь ли. И где она сейчас? Посмотри на неё и на него. А я ещё хотела быть на неё похожей в детстве… Вот дура была.
– Эх, Лерка, – грустно улыбается мама. – Совсем ты у меня ребёнок ещё…
– Почему ребёнок? – сержусь я. – И что это за тон снисходительный, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты со мной так разговариваешь.
– Ну извини, не хотела тебя обидеть. Просто мир твой очень уж чёрно-белый. Ярко-сиреневый. Я сама Сеню люблю безмерно, ты знаешь, но предсказать ничего этого тогда было невозможно. Эмка была яркая, роскошная девка. Кавалеров у неё было пруд пруди, все поинтереснее Сени.
В конце концов, его любви ведь было всё равно недостаточно, правда? Любовь должна быть взаимной. Она его не любила.
– Да она даже не пыталась его узнать как следует!
– Лерк, он ей неинтересен был тогда. Ты пойми, она сделала ставки в игре, опираясь на те знания, что у неё тогда были. Чего ты злорадствуешь? У неё не сложилось, у него сложилось, но предсказать это десять лет назад было невозможно. Так карты легли, прикуп её подвёл. Откуда ты знаешь, как твоя жизнь сложится? Ты думаешь, ты в двадцать лет будешь знать, что случится в тридцать или сорок? Всегда сделаешь правильный выбор? Иди, Лерка, рисуй свои сиреневые круги, пока рисуется, пока можно обойтись без полутонов.
Сразу после института я плюнула на науку и поступила в художественное училище. Заканчивала учиться уже здесь, в Америке. Сейчас мои картины выставляются во многих галереях по всей стране. Меня окрестили сиреневой художницей за преобладание любимого цвета на полотнах. Чаще всего я по-прежнему рисую сирень, Сиреневый бульвар в Москве, такой же бульвар здесь, в Нью-Йорке… Вот уже десять лет у меня своя художественная студия – «Валерия».
Сегодня в студию пришёл новый мальчик. Радостно ухватился за краски и измазал весь лист разными оттенками жёлтого.
– Может, он хоть у вас рисовать научится, – горестно вздыхает его мама, – а то способности явно есть, а тренироваться не хочет, рисовать не хочет, техника его не интересует. Ему бы красками малевать, весь дом жёлтым измазал.
