Что, нет – не нравится?
Как же, мы мало что так ругаем, как этот разнесчастный small talk, – раздражает он нас. Потому и на вечеринки американские не так часто ходим. Ох и тупые они, эти американцы. Поговорить с ними не о чём. Ну вы знаете, слышали. То ли дело наши беседы на кухне! Здесь, в эмиграции, они частенько перемещаются из кухни в гостиную, но суть-то остаётся. Например, знакомимся мы в гостях с новым другом-иммигрантом и вступаем в следующую глубокомысленную дискуссию:
– Вы тут давно?
– Четырнадцать лет.
– А мы шестнадцать уже. В ноябре было (ценная информация, чёрт подери!).
– Из какого города?
– Из Одессы/Кишинёва/Баку.
– Серьёзно? Мы тоже из Питера/Минска/Бендер!
– Ой, а где вы в Москве/Жмеринке/Киеве жили?
– Да на «Щёлковской».
– А, ну да… А мы на «Савёловской» (я там пятнадцать лет не была, название помню, а где эта «Савёловская» и с чем её едят, убей меня…). Кстати, у меня там рядом с вами брат/сват/троюродный племянник жил (я счастлива!).
– Как его звали?
– Да нет, вы всё равно не знаете, он вас на пятнадцать лет старше.
– А…
– А кем вы работаете?
– Программирую (начинается…)
– Да уж, господа юнкера, кем вы были вчера, а сегодня вы все программисты (подмигивает).
– А вы?
– Да тоже программирую…
Дальше продолжать? Если это не small talk, то что это тогда? Для людей постарше поиск земляков имеет смысл, но если человек из другого города, то эта информация скорее всего бесполезна. А для того, кто приехал сюда в юном возрасте и уже гораздо больше бостонец или вашингтонец, чем москвич или харьковчанин, вся эта бодяга имеет куда меньшую ценность, чем обсуждение марок машин и цен на дома.
Я написала в своём блоге маленькую заметку о диалоге с девушкой в самолёте и была поражена реакции читателей. Мы поставили крест на русской культуре. Мы оторвы без роду-племени. Из-за нас русский язык в зарубежье глохнет. Растление молодёжи. Упадок нравов. Конец света.
Удивительно, но что так задело людей? Наше взаимное нежелание вести идиотскую беседу из серии «здравствуй, иммигрант»?
– О! Вы говорите по-русски?
– Да (сиятельная улыбка).
– А сколько вы уже здесь лет?
Ну и т. п., смотри выше. Нежелание затевать бессмысленный, поверхностный разговор на избитую тему не имеет никакого отношения к принятию или непринятию своих корней или русской культуры. И уж тем более никто не избегал этих тем специально, из принципа. Со мной такое вообще случилось в первый раз. Обычно узнав, что собеседник или собеседница говорит по-русски, я тут же перехожу на русский язык. Но девушке явно легче было говорить по-английски. С мамой она разговаривала чуть медленнее, с лёгким акцентом, было очевидно, что её привезли сюда в подростковом возрасте.
Мне всё равно, на каком языке говорить. Почему я должна была переходить на русский? Почему я должна была как-то словесно признать тот факт, что мы русскоязычные? Это и так было очевидно для обеих. Мы поговорили о Мураками. А также о Бостоне. Когда встречаешь земляка, хочется поговорить о родном городе. Мы землячки, из одного города. Вот про родной город и говорили. Плюс мелочи всякие – задержка рейса, плохая погода… Надо ж всё-таки и small talk ввернуть в разговор, а то не по-американски как-то. Широкий белозубый смайлик. Где и в какой момент мы должны были прервать дискуссию и начать обсуждать тот факт, что мы родились и частично выросли в России? Вы думаете, мы мало это по жизни обсуждали? Не наобсуждались ещё?
Двуязычие, наслаивание культурных пластов, российский менталитет в контексте американской действительности, творчество Чехова и бог-знает-что-ещё я готова обсуждать с кем угодно, с удовольствием. Я от своих корней и от своего первого родного языка не отказываюсь. Я отказываюсь жевать жвачку одинакового, шаблонного, набившего оскомину иммигрантского small talk. Тот факт, что в данном случае мне не пришлось к нему прибегнуть, чертовски меня радует.
Если объяснение, приведённое выше, вас не удовлетворило, расслабьтесь. За судьбу русской культуры в Америке волноваться не стоит. Если говорить совсем уж честно, то мы действительно оторвы. Иммигранты, приехавшие в Америку по статусу беженца до девяносто второго – девяносто пятого годов, разительно отличаются от тех, кто попал в страну по студенческим или рабочим визам после этого. Часто обстоятельства вынуждают их покинуть родину, работать за границей, даже принимать гражданство другой страны и растить там детей, но дома остаются родители, братья и сёстры, друзья и квартиры, даже бизнесы и собаки. Эти люди почти никогда не перестают надеяться, что в России настанут лучшие времена и они смогут вернуться. Или их дети. Поэтому они учат детей русскому языку с религиозным упорством, организуют русские школы, где преподают отпрыскам историю и географию России, собираются вместе, чтобы обсудить российские новости и дать возможность детям пообщаться на родном языке и т. д., и т. п. Они могут любить или не любить государственную систему, правительство, царя, президента, генерального секретаря, но Россия – их страна. Помните все эти разговоры о первой (послереволюционной) волне русский эмиграции, о том, как они удивительно сохранили русский язык? Знаете почему? Они надеялись вернуться.
Недавно на детской площадке я разговорилась с одной женщиной. Она всё повторяла, как она рада, что у её сына есть возможность выбирать страну. Он родился в Америке и может жить где хочет. Тем не менее она очень надеется, что дела в России выправятся и он сможет выбрать страну своих предков. Их семья переехала сюда после дефолта, потеряв средства к существованию. А тут, в Америке… Она начала перечислять мне всякие мелкие и не очень мелкие недостатки этой страны, какие-то неприятные встречи с отдельными американцами и в итоге сказала, что в Питере сейчас совсем не хуже. Не поспоришь. Может быть, ей в Питере даже лучше. Америка не доллар, чтобы всем нравиться.
Я общаюсь с «недавними» русскими в Америке и почти физически чувствую некие невидимые нити, связывающие их с Родиной. Они постоянно ездят домой, если финансы и визы позволяют, они отправляют детей к бабушкам-дедушкам на лето, а их дети говорят по-русски куда лучше наших. Появись у них возможность жить в России так, как они живут здесь, – рванули бы не глядя.
А мы? А что мы? Нас выпихнули из страны, отобрав гражданство и основательно помурыжив. Мы сожгли мосты.
Со мной раньше работала некая Наташа, приехавшая в США в семидесятые годы. Её с мужем турнули из страны за диссидентство. Интеллигентная русская православная женщина, она говорила на великолепном, литературном русском языке, читала русские книги и ходила в Бостонскую русскую православную церковь, но в России не была тридцать лет и ехать туда не собиралась. Несколько лет назад у неё в Москве умерли родители, но она не поехала даже на их похороны. Видеть страну, в которой её прогнали через десять кругов ада и из которой выкинули, отобрав гражданство, она не могла. И отделить СССР как государство от России как страны не могла тоже; живы были ещё люди, которые издевались над ней в КГБ и ОВИРе, слишком больно ей было об этом вспоминать, а бередить память она не хотела. При этом попробовали бы вы обвинить её в незнании или нелюбви к русской культуре. Она вам десять очков вперёд даст в любом обсуждении. Это у меня через семнадцать лет жизни в США речь пересыпана американизмами и кальками с английского, а у неё и через тридцать лет такой русский язык, на котором, наверное, Набоков говаривал.
