Глава 1
Остался последний день, а теперь – последние
часы. Я – старик, одинокий, никем не любимый, больной, вредный и уставший от
жизни. Я готов к встрече с миром иным – хуже, чем здесь, там не будет.
Мне принадлежат и высотное здание из стекла и
бетона, в котором я сижу, и девяносто семь процентов компании, которая
размещена в нем, там, внизу, подо мной, и земля вокруг – по полмили в трех
направлениях. А еще две тысячи человек, работающих здесь, плюс двадцать тысяч,
занятых в других местах. Мне принадлежат трубопровод, проложенный под землей,
по которому газ доставляется в здание от техасского месторождения, и линия
электропередачи, которая снабжает дом энергией. Я арендую спутник, летающий на
невиданной высоте, через который я некогда рассылал приказы своей империи,
расползшейся по всему миру. Мое состояние перевалило за одиннадцать миллиардов
долларов. У меня есть серебро в Неваде, медь в Монтане, кофе в Кении, уголь в
Анголе, каучук в Малайзии, природный газ в Техасе, сырая нефть в Индонезии и
сталь в Китае. Моя компания владеет другими компаниями, производящими
электричество, компьютеры, возводящими плотины, издающими книги в мягких
обложках, транслирующими теле – и радиосигналы через мой спутник. Мои дочерние
компании находятся в большем количестве стран, чем я могу перечислить,
полагаясь на память.
Когда-то у меня были все соответствующие моему
положению игрушки: яхты, самолеты, блондинки, дома в Европе, фермы в Аргентине,
острова в Тихом океане, первоклассные автомобили, даже хоккейная команда. Но я
вышел из того возраст когда играют в игрушки.
Деньги – ширма, за которой прячется мое горе.
У меня было три семьи. Три жены родили мне
семь детей, шесть из них живы и делают все, что могут, лишь бы потерзать меня.
Насколько мне известно, я действительно породил всех семерых. И одного
похоронил. Точнее, его похоронила мать. Меня тогда не было в стране.
Я живу отдельно от своих жен и детей. Но
сегодня они все собрались здесь, потому что я умираю и настало время делить
деньги.
Об этом дне я думал очень давно. В моем здании
четырнадцать этажей, оно образует замкнутый четырехугольник, внутри которого
располагается тенистый двор, где когда-то я устраивал приемы на открытом
воздухе. Я живу и работаю на верхнем этаже – двенадцать тысяч квадратных футов
роскоши, которая многим может показаться неприличной, что нимало меня не
заботит. Каждый цент я заработал собственным потом и мозгами. Кроме того, мне
везло. Удача редко отворачивалась от меня. Так что тратить все это богатство –
моя прерогатива. И кому его отдать, должен был бы выбирать я сам, но меня
обложили со всех сторон.
Какая мне разница, кому достанутся деньги? Мне
они уже принесли все, что можно вообразить. Сидя здесь в инвалидной коляске в
ожидании смерти, я не могу придумать ничего, что мне хотелось бы купить или
увидеть, не в силах вообразить ни одного места, куда мне хотелось бы поехать,
представить ни одного приключения, которое мне хотелось бы пережить.
У меня уже все было, и я очень устал.
Мне все равно, кто получит деньги. Но для меня
важно, чтобы кое-кто их не получил.
Каждый квадратный фут этого здания
распланирован лично мной, поэтому я точно знаю, где кого поместить во время
предстоящей церемонии. Все они слетелись сюда, ждут давно, но не ропщут. Они
готовы были бы голыми стоять на улице в снежную бурю, лишь бы урвать свое.
Моя первая семья – это Лилиан и ее выводок:
четыре отпрыска, рожденных женщиной, которая и подпускала-то меня к себе редко.
Мы поженились молодыми: мне было двадцать четыре, ей – восемнадцать, так что
Лилиан теперь тоже старуха. Я не видел ее много лет, не хочу видеть и сегодня.
Не сомневаюсь, она по-прежнему играет роль оскорбленной, брошенной, но
примерной первой жены, которая явилась выторговывать себе награду. Она так
больше и не вышла замуж, уверен, что за прошедшие пятьдесят лет у нее вообще не
было мужчин. До сих пор не могу понять, как у нас с ней получились дети.
Ее старшему сыну сейчас сорок семь.
Трой-младший, никчемный идиот, носит проклятие моего имени. В детстве его
называли Ти Джей, и он до сих пор предпочитает это имя Трою. Из шестерых детей,
собравшихся сегодня здесь, Ти Джей самый тупой, хотя все они недалеко ушли друг
от друга. В девятнадцать его вышвырнули из колледжа за торговлю наркотиками.
Как и остальные, Ти Джей получил на
совершеннолетие пять миллионов долларов. И как у остальных, они утекли у него
сквозь пальцы.
Я терпеть не могу вспоминать жалкие истории
жизни детей Лилиан. Достаточно сказать, что все они погрязли в долгах, ни на
что не годны и едва ли способны измениться. Вот почему моя подпись под
завещанием для них очень много значит.
Но вернемся к моим бывшим женам. Фригидность
Лилиан я променял на огненную страсть Джейни, юной красавицы, работавшей
секретаршей в бухгалтерии. Она быстро сделала карьеру после того, как я решил
брать ее с собой в деловые поездки. Я развелся с Лилиан и женился на Джейни,
которая была на двадцать два года моложе меня и решительно настроена ни на
минуту не дать мне почувствовать себя неудовлетворенным.
Она очень скоро родила мне двоих детей и
использовала их в качестве якоря, чтобы удержать меня в семейной гавани. Роки,
младший, погиб вместе с двумя приятелями в автокатастрофе на своей спортивной
машине. Уладить дело в суде стоило мне шести миллионов долларов.
На Тайре я женился, когда мне было шестьдесят
четыре, а ей – двадцать три. Она была беременна от меня маленьким чудовищем,
которого по совершенно непонятной мне причине назвала Рэмблом. Рэмблу сейчас
четырнадцать, и у него уже есть два привода в полицию за хранение марихуаны. У
него жирные волосы, которые липнут к шее и ниспадают на спину, и он украшает
себя серьгами, которые красуются у него и в ушах, и на бровях, и в носу.
Говорят, он ходит в школу, когда ему хочется.
Рэмбл стыдится, что его отцу почти восемьдесят
лет, а мне стыдно от того, что у сына даже в язык воткнуты серебряные бусинки.
И он так же, как остальные, ждет, когда я
поставлю свое имя под завещанием и сделаю его жизнь прекрасной. Каким бы
огромным ни было мое наследство, таким дуракам, как они, не понадобится много
времени, чтобы промотать его.
Умирающий старик не должен испытывать
ненависти, но я ничего не могу с собой поделать. Все они – кучка жалких
идиотов. Их матери меня ненавидят, следовательно, и дети приучены ненавидеть.
Они – словно стая вьющихся надо мной
стервятников с когтистыми лапами, острыми зубами и голодными глазами, у которых
кружится голова в предвкушении неограниченной наличности.
