Зал заполнялся, пустот оставалось все меньше.
Остальным Филанам предстояло сидеть впритык друг к другу.
Мать Рэмбла, Тайра, привела с собой двух
молодых людей приблизительно одного возраста. Один был в обтягивающих джинсах и
расстегнутой на волосатой груди рубашке; другой, холеный, – в строгом костюме в
узкую полоску. Тайра спала с одним из таких жиголо, адвокатом, занявшим место
на дальнем конце стола.
Так был заполнен еще один просвет. Другой
конец зала тихо гудел, полнясь сплетнями и предположениями.
– Неудивительно, что старик сиганул с балкона,
– сказал один репортер другому, разглядывая родню Филана.
Внукам Троя-старшего пришлось сидеть среди
публики.
Они переговаривались со своими “группами
поддержки” и нервно хихикали в предвкушении того, как богатство изменит их
жизнь.
Либбигайл Джетер явилась в сопровождении мужа,
Спайка, и они проследовали через центральный проход, чувствуя себя не очень
уютно, как и остальные, хотя свои места в зале увидели сразу. С ними приехал
Уолли Брайт, адвокат, найденный по адресной книге. На Уолли был плащ в
крапинку, волочившийся по полу, старые разношенные остроносые туфли и
синтетический галстук, приобретенный лет двадцать назад, никак не меньше. Если
бы зрителям предложили голосованием выбрать самого плохо одетого адвоката, они
единогласно отдали бы пальму первенства ему. В руках у Брайта была потрепанная
папка, в которой он, без сомнения, таскал бесчисленные бумаги, касавшиеся
разводов и прочих незначительных дел. Почему-то Уолли никогда не покупал себе
портфеля. В свое время он десятым закончил вечернюю школу.
Эта группа проследовала к самой просторной из
оставшихся пустот, и как только они уселись, Брайт начал размашисто-неуклюже
снимать плащ. Его рваный подол коснулся шеи одного из безымянных помощников
Хэрка, серьезного молодого человека, который уже был неприятно удивлен запахом,
исходившим от Брайта.
– Я бы вас попросил! – резко сказал он,
пытаясь тыльной стороной ладони отстранить от себя Брайта, но промахнулся.
Его возглас прозвучал слишком громко в напряженной
до предела тишине зала. Сидящие за столами, оторвавшись от “важных” дел, вмиг
повернулись к ним. Здесь все ненавидели всех.
– Прошу великодушно простить меня! – с
демонстративным сарказмом ответил Брайт.
Два судейских помощника мгновенно приблизились,
чтобы вовремя погасить ссору, если понадобится. Но плащ без дальнейших
осложнений занял место под столом, и Брайт наконец уселся рядом с Либбигайл. С
другой стороны от нее сидел Спайк, поглаживая бороду и глядя на Троя-младшего
так, словно больше всего на свете ему хотелось хорошенько врезать старшему сыну
Филана.
Мало кто из присутствовавших полагал, что эта
стычка между наследниками ушедшего в мир иной миллиардера будет последней.
Если ты умираешь, оставив одиннадцать
миллиардов, людям не все равно, кому ты их завещал. Особенно когда на одно из
самых крупных в мире состояний претендует свора голодных стервятников. Среди
журналистов были представители и бульварной прессы, и солидных местных газет, и
важнейших финансовых журналов. К половине десятого все три ряда,
предназначенные Уиклиффом для журналистов, были заполнены. Репортеры с
удовольствием наблюдали за колоритным сборищем: перед ними предстали
одновременно все Филаны. Три художника лихорадочно делали зарисовки в блокнотах
– открывшаяся перед ними панорама давала широкие возможности для вдохновенного
творчества.
Больше всего их вдохновлял панк с зелеными
волосами.
Джош Стэффорд появился без четверти десять. С
ним были Тип Дурбан, еще два юриста из фирмы и несколько технических
сотрудников. Суровые и угрюмые, они заняли места за своим столом, весьма
просторным по сравнению с теми, что были предоставлены Филанам и их адвокатам.
Джош положил перед собой единственную тонкую папочку, и все взгляды немедленно
устремились на нее. В ней должен был находиться документ толщиной в два дюйма,
тот, что был подписан старым Троем перед видеокамерами девятнадцать дней назад.
Никто не мог отвести взгляда от папки. Никто,
кроме Рэмбла. По виргинским законам наследники имели право сразу получить
деньги в соответствии с предварительным распределением наследства, если таковое
являлось ликвидным и сомнений в уплате долгов и налогов не возникало.
Свои услуги филановские адвокаты оценивали в
суммы от десяти миллионов с каждого наследника. Брайт рассчитывал получить
пятьдесят, при том, что в жизни не видел больше пятидесяти тысяч одновременно.
Ровно в десять помощники заперли двери, и по
какому-то невидимому знаку в этот самый момент из проема позади скамей в зале
появился судья Уиклифф. Воцарилась мертвая тишина. Судья опустился в кресло –
развевающаяся мантия плавно облепила его фигуру – и, улыбнувшись, сказал в
микрофон:
– Доброе утро.
Зал ответил ему улыбками. К величайшему
удовлетворению судьи, он был набит битком. Быстро скользнув взглядом по рядам,
Уиклифф насчитал восемь вооруженных и готовых к исполнению обязанностей
помощников, потом переключил внимание на Филанов: свободных мест в занимаемой
ими части зала не оказалось. Кое-где их адвокаты сидели, прижимаясь друг к
другу плечами.
– Всели стороны присутствуют? – спросил судья,
беря в руки бумаги. – Первое заявление было получено от Рекса Филана…
Не успел он закончить фразу, как Хэрк Геттис
вскочил с места и, откашлявшись, выпалил:
– Ваша честь, я Хэрк Геттис, представляю
интересы мистера Рекса Филана.
– Благодарю вас. Можете сидеть. – Судья
методично опросил всех сидевших за сдвинутыми столами наследников и их
поверенных, а также прочих присутствующих адвокатов.
Репортеры так же быстро, как и судья, строчили
в блокнотах перечислявшиеся имена. Всего шесть наследников и три бывшие жены.
Все были на месте.
– Двадцать два адвоката, – подытожил Уиклифф.
– Мистер Стэффорд, при вас ли завещание?
Джош встал, держа в руке совсем другую папку.
– Да, ваша честь.
– Будьте любезны, пройдите на свидетельское
место.
Джош обошел вокруг столов, миновал судебных
репортеров и занял место свидетеля, где, подняв правую руку, поклялся говорить
только правду.
– Вы представляли интересы Троя Филана? –
спросил Уиклифф.
– Да, ваша честь. В течение многих лет.
– Вы составляли для него завещание?
– Я составил их несколько.
– Вы составляли последнее завещание?
