В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году
некий владелец ранчо в Рондонии под видом инсектицида высыпал на находившиеся
рядом с его владениями индейские земли токсичные химикаты. Тридцать человек
умерло, но против владельца ранчо даже не было возбуждено уголовное
преследование. В восемьдесят девятом году другой ранчеро с плато Мату-Гросу
учредил для охотников, истребляющих вредных животных, награду за доставленные
ему уши убитых индейцев. В девяносто третьем золотоискатели из Манауса напали
на мирное племя только потому, что оно не желало покинуть свои законные земли.
Тринадцать человек было убито, и никто не понес за это ответственности.
В девяностые годы правительство начало
агрессивную кампанию за свободную эксплуатацию земель бассейна Амазонки –
территории с богатейшими природными ресурсами, находящейся к северу от
Пантанала. Но этим планам по-прежнему мешали индейцы. Большинство тех, кому
удалось выжить, обреталось как раз в бассейне Амазонки: пятьдесят населявших
джунгли племен еще имели счастье избегать контактов с “цивилизацией”.
Теперь эта самая “цивилизация” им угрожала. По
мере того как горнопроходцы, лесорубы и фермеры при поддержке правительства
углублялись в пойму Амазонки, опасность для индейцев возрастала все больше.
Но трагическая история индейцев была
одновременно и завораживающей. Нейт читал четыре часа без перерыва, пока не
перевернул последнюю страницу.
После этого он поднялся в рубку, чтобы выпить
кофе с Жеви. Дождь закончился.
– Удастся нам добраться до места к утру? –
спросил он.
– Думаю, да.
Лучи установленных на носу судна прожекторов
ритмично поднимались и опускались в такт движению по волнам. Казалось, что
корабль еле движется.
– В тебе есть индейская кровь? – спросил Нейт
после некоторого колебания. Это был очень личный вопрос, и в Штатах никто не
решился бы задать его.
Не отрывая взгляда от реки, Жеви с улыбкой
ответил:
– В каждом из нас есть индейская кровь. Почему
вы спросили?
– Я читал историю индейцев Бразилии.
– Ну и что вы о ней думаете?
– Она трагична.
– Это правда. Вы признаете, что с индейцами
обращались здесь очень плохо?
– Разумеется.
– А как с ними обращаются у вас в стране?
Почему-то на ум пришел генерал Кастер. По
крайней мере хоть какую-то победу индейцы одержали. И в Штатах их не сжигали на
кострах, не травили химикатами, не продавали в рабство. Так ли? А как же
резервации?
– Боюсь, не многим лучше, – вынужден был
признать Нейт. Он не хотел вступать в дискуссию.
Глава 23
Было еще темно, когда Нейт проснулся от
внезапно наступившей тишины – мотор не работал. Он ощупал левое запястье, тут
же вспомнил, что давно не носит часов, и прислушался к шагам Жеви и Уэлли
наверху. Они тихо разговаривали на корме.
Еще одно трезвое утро, еще один чистый День,
заполненный чтением, – Нейт гордился собой. Каких-нибудь шесть месяцев назад он
каждый день просыпался, едва различая предметы мутным взором, мысли у него
путались, во рту ощущалась отвратительная горечь, язык был сухим, дыхание зловонным,
и сакраментальный вопрос: “Зачем я это делаю?” – вновь и вновь сверлил его
мозг. Его часто рвало, иногда он сам вызывал рвоту, чтобы избавиться от
мерзостных ощущений. После душа перед ним неизменно вставала дилемма: чем
завтракать – чем-нибудь теплым и легким, чтобы успокоить желудок, или “Кровавой
Мэри”, чтобы успокоить нервы? Потом он шел на работу. Уже в восемь всегда сидел
за рабочим столом, и начинался очередной день жестоких юридических баталий.
И так каждое утро. Без исключений. Перед последним
срывом у него в течение нескольких недель не было ни одного трезвого утра. От
отчаяния Нейт пошел к врачу, и когда тот спросил его, может ли он припомнить,
когда в последний раз просыпался без похмельного синдрома, он вынужден был
признать, что не может.
Он тосковал по выпивке, но не по похмелью.
Уэлли подтащил моторную лодку к левому борту
“Санта-Лауры” и крепко привязал. Когда Нейт выходил на палубу, матрос и Жеви
загружали лодку. Приключение переходило в новую стадию.
Небо нахмурилось – похоже, дождь опять был не
за горами. Но около шести солнце наконец пробилось сквозь облачность. Нейт
отметил время, так как снова вооружился наручными часами.
Пропел петух. Они остановились неподалеку от
маленького фермерского домика, привязав тянувшийся от носа трос к одному из
столбов, на которых когда-то покоился пирс. На западе, слева от них, в Парагвай
впадала маленькая речушка.
Перегружать лодку не хотелось. Малые притоки,
по которым они собирались пройти, были полноводны, берега видны не всегда. Если
осадка лодки окажется слишком низкой, они могут сесть на мель или, того хуже,
сломать винт. На лодке был только один мотор, запасного не имелось. Стоя на
палубе и попивая кофе, Нейт разглядывал весла. “Весла пригодятся, – подумал он,
– особенно если дикие индейцы или голодные звери станут преследовать нас”.
В центре лодки были аккуратно установлены
пятигаллонные канистры с топливом.
– Этого хватит на пятнадцать часов плавания, –
пояснил Жеви.
– Нам столько не потребуется, – с надеждой
заметил Нейт.
– Лучше перестраховаться.
– Далеко отсюда поселение?
– Точно не знаю, но фермер говорит, туда
четыре часа ходу.
– Он знаком с индейцами?
– Нет. Он не любит индейцев. Говорит, что
никогда не видел, чтобы они плавали по реке.
Жеви упаковал небольшой тент, два одеяла, две
противомоскитные сетки, два ведерка, чтобы вычерпывать дождевую воду, и свое
пончо. Уэлли добавил коробку с едой и ящик воды в бутылках.
Сидя в каюте на койке, Нейт достал из кейса
копию завещания, текст официального согласия, текст отказа и вложил все это в
фирменный конверт конторы Стэффорда. Поскольку на судне не было ни
прорезиненных пакетов, ни мешков для мусора, он завернул конверт в
двенадцатидюймовый квадратный лоскут, вырезанный из подола его пончо-дождевика,
скрепил швы клейкой лентой и, осмотрев дело рук своих, убедился, что пакет
водонепроницаем. Потом Нейт прикрепил его лейкопластырем к майке на груди и
сверху надел легкий пуловер.
