– Не знаю. Несколько лет. Постепенно
перестаешь замечать. Все проходит. Года три я страшно тосковала по дому, еще и
сейчас бывают моменты, когда мне, например, безумно хочется поводить машину,
съесть пиццу, посмотреть хороший фильм.
– Я пока даже представить себе этого не могу.
– Все дело в призвании. Я осознала себя как
христианка в четырнадцать лет и уже тогда была уверена, что Господь
предначертал мне быть миссионеркой. Где – этого я точно не знала, но полностью
доверилась Его воле.
– И местечко Он подобрал вам у черта на рогах.
– Я получаю огромное удовольствие, слушая вашу
английскую речь, но очень прошу вас не ругаться.
– Простите. Теперь мы можем поговорить о Трое?
Тень стремительно окутывала землю. Их
разделяло футов десять, и они еще различали друг друга, но очень скоро темнота
грозила разделить их непроницаемой стеной.
– Хорошо, – нехотя, с усталым видом
согласилась Рейчел.
– У Троя были три жены и шестеро детей – по
крайней мере тех, о ком мы знаем. Вы явились, разумеется, сюрпризом. Остальных
шестерых он не любил, а вы, судя по всему, были ему милы. Им он не оставил
практически ничего, распорядился только заплатить их долги. Все остальное
завещал Рейчел Лейн, рожденной вне брака второго ноября пятьдесят четвертого
года в Католическом госпитале Нового Орлеана от женщины по имени Эвелин
Каннингэм, ныне покойной. Рейчел – это вы.
Слова падали, словно тяжелые капли в густом
воздухе на фоне мертвой тишины. Прежде чем ответить, она, как обычно,
задумалась.
– Трой и меня не любил. Мы двадцать лет с ним
не виделись.
– Это не важно. Он оставил вам все свое
состояние. Спросить, почему он это сделал, уже никто не сможет, потому что,
подписав завещание, он тут же выпрыгнул из окна. У меня при себе копия
документа.
– Я не хочу ее видеть.
– И еще у меня кое-какие бумаги, которые вы
должны подписать. Можно это сделать и завтра. После этого я отправлюсь в
обратный путь.
– Что за бумаги?
– Юридические документы, все – в вашу пользу.
– Вам до моей пользы дела нет. – Слова
сорвались быстро и прозвучали резко, Нейт был обескуражен укором.
– Это неправда, – попытался оправдаться он.
– Правда. Вы не знаете даже, чего я хочу или
что мне требуется, что я люблю или не люблю. Вы не знаете меня, Нейт, так
откуда же вам знать, что в мою, а что не в мою пользу?
– Ладно, вы правы. Я вас не знаю, вы не знаете
меня. Но я юридически представляю здесь вашего покойного отца.
Мне все еще очень трудно поверить, что я
действительно сижу в темноте у порога хижины в индейской деревне, затерянной в
топях общей площадью со штат Колорадо, и разговариваю с очень симпатичной
миссионеркой, которой выпало стать самой богатой женщиной на свете. Да, вы
правы, я не знаю, что вы считаете благом для себя. Но все равно очень важно,
чтобы вы прочли эти бумаги и подписали их.
– Я ничего не подписываю.
– Ну перестаньте.
– Ваши бумаги меня не интересуют.
– Вы их даже не видели.
– Ладно, скажите, что в них.
– Это официальные документы. Моей фирме
поручено провести утверждение завещания вашего отца. Все наследники, упомянутые
в завещании, обязаны известить суд, лично или в письменной форме, что они
уведомлены о процессе и им была предоставлена возможность участвовать в нем.
Этого требует закон.
– А если я откажусь?
– Честно говоря, об этом я не подумал. Это
такая рутинная процедура, и я никогда не слышал, чтобы кто-то отказывался
выполнить ее.
– Значит, дело подлежит рассмотрению в…
– В Виргинии. Ваше дело подлежит рассмотрению
в суде по делам о наследствах, независимо от того, будете ли вы лично
присутствовать.
– Не уверена, что мне это нравится. Никуда я
не поеду. – После этого повисла долгая пауза. На землю опустилась кромешная
тьма.
Мальчик под деревом стоял неподвижно, как
изваяние.
Индейцы уже разбрелись по своим хижинам, из
которых время от времени доносился лишь детский плач.
– Я принесу сока, – почти прошептала Рейчел и
вошла в дом.
Нейт встал, потянулся и пришлепнул нескольких
москитов, покушавшихся на его нежное тело.
В доме замаячил слабенький свет. Рейчел
вынесла глиняный горшочек, в котором горел огонек.
– Листья вот этого дерева, – объяснила она,
ставя горшочек на землю у двери. – Мы их жжем, чтобы отгонять москитов.
Садитесь поближе.
Нейт последовал ее совету. Она снова ушла в
дом и вернулась с двумя чашками. Рассмотреть, что в них, в темноте было
невозможно.
– Это макаюно, напоминает апельсиновый сок.
Они сидели теперь на земле, почти касаясь друг
друга, прислонившись спинами к стене дома. Горшочек с курящимися листьями стоял
у их ног.
– Говорите тихо, – предупредила Рейчел. –
Голоса в темноте разносятся далеко, а индейцам нужно спать. Они очень любопытны
и захотят узнать, что здесь происходит.
– Но они же не понимают по-английски.
– Да, но все равно будут прислушиваться.
Его тело уже несколько дней не знало мыла, и
он почувствовал внезапное смущение. Сделал глоток, потом еще один.
– У вас есть семья? – спросила Рейчел.
– Были. Две. Два брака, два развода, четверо
детей. Сейчас я живу один.
– Вы так легко разводились?
Нейт отпил еще немного теплой жидкости. До сих
пор ему удавалось избегать тяжелой диареи, которая часто настигает иностранцев
в тропических странах. Этот густой напиток, разумеется, был безвреден.
Двое американцев посреди дикой природы. У них
столько тем для обсуждения, почему непременно надо говорить о разводе?
– Признаться, оба развода дались мне весьма
болезненно.
– Тем не менее это происходит очень часто. Мы
вступаем в брак, разводимся, встречаем кого-то другого, снова создаем семью,
опять разводимся. Опять встречаем человека…
– Мы?
