Предложение принимается, все не очень бодро поднимаются с лежаков и, закутавшись в полотенца, бредут к бассейнам. Чтобы не расслабляться перед обратной дорогой и страшащим нас подъемом по многоступенчатой лестнице, решаем начать с самого горячего, сорокаградусного бассейна, а затем плавно понижать температуру. Что ж, такой план представляется вполне рабочим. И все действительно идет гладко до тех пор, пока большая часть компании не застревает в большом бассейне с водой градусов в двадцать с небольшим, оборудованном гидромассажными установками вдоль одной из кафельных стенок. Впрочем, задержку с лихвой компенсируют последующие бассейны, температура воды в которых ниже двадцати градусов – засиживаться в них никто явно не собирается.
На часах начало шестого, времени остается не так уж много. Провести вечернюю тренировку до ужина мы явно не успеваем, поэтому надо будет поужинать, затем перевести дух и после этого перед сном позаниматься по облегченной программе. Такой график предлагает Марина, но в рядах участников нашего йога-тура зреет пока еще не оформившийся протест. Нет, никто не спорит с тем, что помимо тела нужно культивировать и развивать в себе позитивные добродетели – универсальные моральные заповеди и этические ограничения яма и нияма, и что настал подходящий момент для наработки необходимых каждому йогу качеств.
– Дорогие йогины и йогини, по-моему, сегодня вечером нам с вами выдался уникальный шанс отработать сразу несколько основных принципов яма и нияма, – говорит Марина. – Когда еще мы с вами сможем все вместе так ярко проявить внутреннюю собранность – брахмачарья? Подъем по лестнице в отель – чудесная возможность поработать над стойкостью и самодисциплиной – дхрити и тапас, а за ужином всем нам будет полезно уделить внимание митахара – умеренности в еде.
– По-моему, мы можем пропустить еще пару основополагающих в данной ситуации принципов. – Моя жена подключается к разговору, тяжело дыша. – Акцент на них должен будет сделать наш тренер, а ученики ему в этом помогут: во-первых, ненасилие – ахимса, во-вторых, сострадание – дайя, ну а мы, сообщив тебе об этом, дружно отрепетируем принцип арджава – честность и прямодушие.
Карабкающаяся по лестнице группа встречает это предложение одобрительным гулом. Все смеются, Марина тоже, и у меня складывается впечатление, что в глубине души она тоже не горит желанием отрабатывать принципы дхрити и тапас. И я решаю прийти ей на помощь.
– Слушайте, а почему бы нам не включить в список практикуемых сегодня принципов еще и познание – свадхья. Может, заменим вечернее занятие по йоге на тренировку по тайцзи-цюаню?
Люди продолжают молча подниматься по лестнице, никак не реагируя на мое предложение. Однако и обсуждение принципов яма и нияма – двух первых степеней йоги – тоже заглохло. «Задумались или настолько устали, что одно слово „тренировка“ уже вызывает протест?» – спрашиваю я себя.
– В самом деле, почему бы не попробовать? – обогнав группу, Марина задает этот вопрос всем, неожиданно взяв инициативу на себя. Потом, не дождавшись ответа поднимающихся, она обращается ко мне: – Ты же сможешь все нам показать и объяснить?
В этот момент последние ступени наконец остаются позади, подъем окончен, мы добрались до территории отеля. И тут выясняется, что народ не просто готов заменить занятие по йоге тренировкой по тайцзи, но воспринимает эту идею с энтузиазмом. Заниматься в помещении никто не хочет, поэтому договариваемся встретиться на плоской крыше одного из корпусов отеля, откуда открывается потрясающий вид вниз, на «Сады Посейдона», пляж, бесконечное море и садящееся в воду солнце.
– Знаете, в чем основное отличие того, что мы будем сейчас делать, от йоги? – спрашиваю я собравшихся на крыше. Хочется непременно показать им движения формы тайцзи – более мягкие и, как мне кажется, более естественные, чем движения в йоге. Хочется рассказать им, что тайцзи – это не только многочисленные упражнения на растяжку, зачастую менее травматичные, чем йогические, но и одиночное исполнение формы, которая кажется красивым танцем непосвященному; что в тайцзи много парных упражнений – туйшоу, и выполнять их зачастую даже интереснее, чем заниматься самому; что часть тренировки обязательно посвящается комплексу цигуна, он же даоинь, который способен подарить телу удивительную легкость, а духу – чувство счастья; что Шаньмин любит сравнивать исполнение комплекса тайцзи с чтением сборника хороших стихов; что тот, кому хочется подраться, может добавить ко всему перечисленному изучение боевого аспекта тайцзи. Однако я молчу секунду и вместо того, чтобы выдать эту заготовленную заранее лекцию, смеюсь и говорю всего одно предложение. – Основное отличие в том, что даже после целого дня, проведенного в «Садах Посейдона», вы сможете полтора часа прозаниматься со мной тайцзи-цюанем.
Полтора часа проходят незаметно, и после тренировки мы садимся в круг, чтобы поделиться впечатлениями. «Забавно», – улыбается Ольга и говорит, что, хотя упражнения в основном были мягкими и несложными, в итоге она почувствовала, что хорошо проработала свое тело. Однако на занятиях йогой это ощущение, по ее словам, приходит быстрее, к тому же ей как бывшей спортсменке больше нравится понимать себя через работу мышц и сухожилий.
– Да, интересно сравнивать ощущения, – говорит Марина. – После полутора часов йоги мое тело обычно становится как пружина, я получаю заряд бодрости и очень приятное ощущение владения мышцами, чувство, что они у меня есть и что они хорошо поработали. Сейчас после твоего сеанса цигуна и тайцзи мышцы и сухожилия теплые, мягкие и пластичные, но особой бодрости не ощущается. Просто внутри очень спокойно, такое приятное, гармоничное состояние.
– Странно, девушки, а я так, наоборот, полон энергии ци, – удивляюсь я. – Может, все дело в том, что ваша бодрость осталась в «Садах Посейдона»?
Внимание к истокам
Глава десятая,
которая по возможности кратко повествует о том, как стиль чэнь тайцзи-цюань из провинции Хэнань попал в Пекин и как практиковавший его в Пекине мастер Чжан Шаньмин в итоге оказался в Москве
Тот, кто прочел некоторое количество жизнеописаний патриархов ушу, в какой-то момент обратит внимание, что любой мастер, желающий основать свою школу, непременно должен откуда-то куда-то приехать. Чтение биографий великих ушуистов раз за разом укрепляет в мысли о том, что создать собственную школу, что называется, по месту жительства попросту невозможно. Разумеется, вдумчивый читатель, которому свойственен исследовательский подход, не станет из-за этого отрицать существования школ, основанных патриархами-домоседами – Китай все же большой, – однако ему придется признать, что про подобных патриархов по какой-то причине не было написано ни одной стоящей книги.
В истории стиля тайцзи-цюань найдется не один эпизод, подтверждающий справедливость этого утверждения. Согласно канонической версии, основателем стиля является Чэнь Вантин (
), живший в XVII веке на севере Китая. Он получил хорошее образование, успешно сдал экзамены и поступил на службу в императорскую гвардию. Однако времена были неспокойные, в 1644 году Пекин был взят армией восставших крестьян, а последний император династии Мин покончил жизнь самоубийством, повесившись на дереве в императорском саду. Междуцарствие продолжалось недолго, и вскоре власть в стране перешла к маньчжурской династии Цин. Служить новому императору Чэнь Вантин не захотел и ушел с государственной службы, в какой-то момент осев в фамильной деревне Чэньцзягоу уезда Вэньсянь северокитайской провинции Хэнань. Название этого населенного пункта говорило само за себя: с китайского Чэньцзягоу переводится как Овраг семьи Чэнь. К тому моменту семейство Чэней жило в этих местах уже триста лет, с XIV века. Начиная с Чэнь Вантина, историки тайцзи прослеживают непрерывную линию передачи традиции до наших дней.
