Сложнее обстояло дело с тренировками. Шаньмин явно перерос достаточно жесткий внешний стиль мэйхуа-цюань, а учителя, который объяснил бы нюансы тайцзи-цюань, не было. Помог, как всегда, случай, который произошел, разумеется, в парке. В 1995-м внимание Шаньмина, прогуливавшегося по аллее парка Храма неба, привлек пожилой человек, который сосредоточенно выполнял форму стиля чэнь-тайцзи, на первый взгляд похожую на тот комплекс, что преподавал мастер Тянь. Это был 70-летний Ван Яоцзун (
).
На первом же занятии мастер Ван сказал Шаньмину, что ему придется забыть тот комплекс тайцзи, который он делал до сих пор. По его словам, этот вариант формы Чэнь Факэ давал на старости лет последнему поколению своих учеников, а Вана великий мастер учил еще той форме, что делал, когда был помоложе. Поменять заученное было крайне сложно, так как Шаньмин с подачи учителя Тяня привык к широким, амплитудным движениям, а техника учителя Вана казалось менее зрелищной, более блеклой и какой-то мелкой. Однако первое впечатление, как всегда, было обманчивым. Мастер Ван идеально чувствовал и мог показать различные типы усилия, а выполнять с ним парные упражнения, казалось, было и вовсе невозможно – несмотря на свой солидный опыт в ушу, Шаньмину, которому еще и тридцати не исполнилось, раз за разом не удавалось вывести из равновесия этого 70-летнего пекинского пенсионера. Занимаясь у нового учителя, Шаньмин все свое внимание уделял не рисунку движений старика, а тому, как Ван выполнял каждое движение.
Все внезапно изменилось в 2004 году, когда из России неожиданно пришла печальная новость – Дай Чао, брат Шаньмина по ушу, который к тому времени уже больше десяти лет жил в Москве, трагически погиб, разбившись вместе с женой в автокатастрофе. Шаньмина в третий раз звали в Россию преподавать ушу. Оставшиеся после Дай Чао ученики приглашали его приехать, чтобы взять в свои руки дело покойного и продолжить их обучение.
Решение не было простым, на раздумья и обсуждение с семьей, без согласия которой в Китае не принято уезжать за границу, ушло несколько месяцев. Сначала родные были категорически против и очень не хотели, чтобы Шаньмин уезжал. «Один в чужой стране, где уже десять лет происходит черт знает что, без семьи, без друзей и даже без знакомых – подумай, тебе уже 37 лет, это совсем не тот возраст, когда можно попробовать начать жизнь с чистого листа», – приводили они очевидные и потому обладавшие особенной силой аргументы.
Шаньмин возражал в лучших традициях тайцзи – давал родственникам перекипеть, соглашался со всем сказанным, а потом плавно возвращался к своей любимой теме. Ведь именно ушу – та работа, которой он хотел бы заниматься в своей жизни. В Китае реализовать себя на этом поприще в ближайшие годы вряд ли удастся – хороших мастеров много, причем значительная их часть сегодня занимается ушу для себя, не делая преподавание основным источником своего дохода. «Только в России мне удастся, наконец, объединить две абсолютно несовместимые в Китае вещи, – убеждал Шаньмин родных. – Только там я смогу заниматься ушу одновременно и для себя, и для других».
В конце концов мягкая сила тайцзи взяла вверх – семья дала разрешение на отъезд, и после десятилетнего перерыва Шаньмин в третий раз отправился в Россию за своей мечтой.
Мир на ладонях
Глава одиннадцатая,
в которой раскрывается смысл одного простого движения
Маленькая зеленая пушинка чуть подрагивает от одной ей заметного ветра. Тончайшие зеленые ниточки, из которых она состоит, дышат размеренно и неторопливо, словно крошечный комочек прицепился не к старой сосновой иголке, которая упала на землю, а к ветке кораллового рифа. Прицепился и трепещет, повинуясь могучему ритму океанской толщи.
Да, странный ветер колышет маленькую зеленую пушинку. Очень странный – дело в том, что его вообще не чувствуешь. Крошка на иголке – вот она, в деталях вижу ее с высоты своего роста, а вот ветер – категорически отсутствует. Поздняя осень, прозрачный, немножко грустный день с серовато-синими полосками облаков. Солнца не видно, только жемчужное небо проглядывает за неплотной тканью облаков. Тишина и полное отсутствие ветра. Ни малейшего дуновения.
Нет, не подумайте – не моих это рук дело. Да, я стою, а руки размеренно выполняют движения формы тайцзи, но они просто не в состоянии поднять хоть сколько-нибудь заметный ветер. Сами рассудите, это как надо размахивать руками, чтобы в полутора метрах заходили ходуном лежащие на земле сосновые иголки?
Хорошо, мои руки здесь ни при чем, но что-то подсказывает, что причина происходящего во мне. Начиная сегодняшнее занятие, ведь не замечал не то что зеленых пушинок, но даже иголок с облетевшими осиновыми листьями – зачем пристально разглядывать обычный природный ковролин, устилающий землю однородной бурой массой? Теперь, повторяя и повторяя движение с поэтическим названием «руки – облака», поочередно упираюсь взглядом то в одну, то в другую мелочь под ногами, которая получасом раньше гарантированно осталась бы незамеченной. Обычно при выполнении формы «руки – облака» повторяют три раза, при желании можно сделать пять или даже семь повторов. Сегодня я сбился со счета и, похоже, довольно давно – движение затягивает, нет никакого желания останавливаться.
Вдох, чистый и прохладный воздух пахнет поздней осенью, шагаю левой ногой вбок, а руки словно вращают два больших колеса на уровне груди. Колеса крутятся неравномерно, сначала правая рука ведет, она чуть впереди, поднимается к верхней точке, оставляя левой роль догоняющей. Выдох – и все меняется, теперь правая скатывается вниз, а левая тянет свое колесо вверх. Чувство такое, что это вращение рождает вихрь, раскручивает его и, когда полный круг завершен, выталкивает прочь один незримый сгусток за другим. Они кажутся такими реальными, эти сгустки, словно мои ладони подобны лопаткам турбины.
Но прочь технологические образы, природные лучше, они более естественны, как сказал бы Шаньмин. Интересно, выполняющий «руки – облака» человек больше похож на дерево, которое позволяет ветру, проносящемуся через крону, сорвать по дороге пару-тройку трепещущих листьев, или он больше напоминает облако, в котором воздушный поток зачерпывает и уносит прочь щедрую пригоршню капель?
Следом за доступными глазу мельчайшими деталями приходит запах осеннего леса. Полчаса назад вдыхал обычный свежий осенний воздух, а сейчас обоняние необъяснимо обострилось, и лес вдруг наполнился ароматом прелой листвы. Запах раскрывается не сразу: сначала сквозь прель проступают хвойные нотки, затем наплывает дым далекого костра, а напоследок букет дополняет волна прохладной влаги.
А вот и звуки накатили. Первое, что открылось, – живые голоса леса. Оказывается, их так много, и они такие разные: слева от земли доносится скромный шорох – наверное, маленький зверек пробирается между покрывающими землю желтыми листьями; справа сверху раздалось быстрое «фр-р-р» – скорая пичужка явно спешит по своим делам. Вслед за торопливым звучанием живности различаю следующий слой: вежливо, едва заметно поскрипывает дерево за спиной, вот раздался протяжный, одиночный, сухой щелчок, непонятно чем вызванный, а следом за ним – гулкая тишина. Хотя нет, какая же это тишина, когда это ветер. Тот самый, который поначалу остался незамеченным. Его голос еще можно услышать, если прислушиваться, а вот его движения неразличимы, как у настоящего мастера тайцзи.
