– Прочь! Я сломаю ей руку! – закричал он.
Его пленница закричала им что-то по-испански. Тяжелый запах духов и такое количество женщин одновременно навели его на мысль, что он находится в борделе.
Его голос звучал хрипло, но все равно громко. Громче, чем у всех остальных.
– Silencio!
[32]
Голоса сразу смолкли. Женщина, которую он держал, перестала кричать и попыталась освободиться. Вместо того, чтобы ослабить хватку, он сильнее сжал руку. Мешая английские и испанские слова он сказал:
– У меня есть... tengo... э-э... деньги... dinero. – Он напрягал зрение, пытаясь преодолеть мрак. Как узнать, какое действие оказывают его слова? – Я... уо... заплачу... заплачу... сто... cien... песо. Нет! Cien долларов. Американских. Тому, кто проводит меня в «Эль Театро Реаль».
Вокруг него все закричали по-испански так быстро, что он не мог разобрать ни единого слова. Женщины спорили, ругались. У него голова пошла кругом. Женщина, которую он держал, стала отталкивать остальных.
– Нет. Vamos! Vamos! Наконец все затихли.
Его пленница заговорила. Он чувствовал ее сомнение, которое звучало и в ее голосе.
– Вы заплатите сто американских долларов?
– Мой управляющий делами заплатит вам, когда вы доставите меня в театр.
– Pero el otro
[33]
... человек, который привел вас сюда, сказал, что заплатит за две ночи. Он обещал mas
[34]
.
– Он расплатился с вами? – Внезапно все стало зависеть от его самообладания. Он рассмеялся, хотя боль с новой силой пронзила его. – Бьюсь об заклад, что он не заплатил.
– Заплатил, – ответил обиженный голос.
– Но не сто долларов.
– Он заплатит больше, если мы удержим вас здесь.
– Он ушел. Vamos. Я ему больше не нужен. No quiere
[35]
. Рано или поздно вам придется выбросить меня на улицу.
В разговор вмешался другой, более глухой и старый женский голос. На слух Шрив определил, что женщина спускалась по лестнице, по которой только что спустился он сам.
– Конча, quien es?
[36]
Последовал быстрый ответ по-испански. Дальше был длинный разговор, в котором несколько раз прозвучало его имя. Потом голос старшей женщины зазвучал совсем рядом с ним.
– Мы проводим вас в театр, мистер Катервуд. За сто долларов.
Шрив облегченно вздохнул и расслабился.
– Gracias, senora.
[37]
Она повела его куда-то в сторону.
– Присядьте.
Он опустился на обитый бархатом стул, чувствуя ужасную усталость во всем теле. Его следующий вопрос прозвучал как стон.
– Donde... Где я?
– Вы в «Ла Йегуа Бланка».
– Где? – Он прижал руку ко лбу. – Мой испанский... Mi espanol no es bueno. No bueno.
[38]
Не хороший.
– «Ла Йегуа Бланка» значит «Белая кобыла». Он представил себе фигуру женщины с пышной грудью, которая могла иметь такой голос. Эта картина вполне вписывалась в его представление об подобном заведении.
– Который сейчас час?
– Утро. Очень рано.
У него больше не было сил. Он закрыл глаза, думая о том, сколько он сумеет еще продержаться. Миранда, должно быть, не находит себе места от беспокойства. Де ла Барка, без сомнения, уже связался с ней. Шрив облизнул пересохшие губы.
– Я... мне нужно идти как можно скорее. Ответа не было. Потом раздался другой голос.
– Aqui, senor.
[39]
– И ему сунули в руку стакан с водой.
Он был готов заплакать от благодарности.
– Gracias, – пробормотал он и, сделав глоток, произнес еще раз, более вежливо: – Gracias. Кого я должен благодарить?
– Селестину, – был сдержанный ответ.
В другом конце комнаты раздался мужской голос; он говорил по-испански. Селестина с улыбкой спросила:
– Вы обещаете сто долларов?
Шрив протянул руку в направлении голоса. Маленькая теплая рука нашла его руку.
– Даю слово, Селестина. Сто долларов.
– Тогда пойдемте. – Она помогла ему встать и повела через комнату.
– «Эль Театро Реаль», – велела она извозчику, когда они вышли на улицу. – Cuidado.
– Да, – сказал Шрив, – быстро. Низкий голос с улыбкой произнес:
– Я сказала ему: «Осторожно». Ее забота тронула Шрива.
– Тогда я благодарю вас дважды. – Он с трудом поклонился, едва не упав.
– Не благодарите меня. Лучше будьте осторожнее с этим человеком, – крикнула она ему вслед, когда извозчик повел его к повозке. – Вы ему не понравились.
Сцена восьмая
Чтоб видеть ход вещей на свете, не надо глаз.
[40]
Экипаж в действительности оказался обыкновенной телегой. Она тащилась по жарким, пыльным улицам, казалось, целую вечность. Солнце немилосердно палило больную голову Шрива. Телега на ухабах подпрыгивала, и это болью отдавалась во всем его теле.
Дорога становилась все хуже и хуже, но от головной боли Шрив был в полубессознательном состоянии и ничего не замечал. Он даже был не в силах отгонять москитов, садившихся на его незащищенное лицо и шею.
Возница время от времени поглядывал через плечо на впавшего в забытье человека и тихонько что-то насвистывал. Наконец он остановил телегу, слез и, обойдя ее, стащил пассажира на землю.
– Мы уже приехали? Donde es... er... estamos? El Teatro Real?
[41]
– едва шевеля сухими губами, спросил Шрив.
Возница не произнес ни слова. С пугающей деловитостью он начал шарить по одежде Шрива, залезая в каждый карман, проверяя его талию в поисках пояса с деньгами.
– Эй! Что вы делаете? Я же сказал, что Джордж вам заплатит. – Шрив пытался оттолкнуть от себя руки этого человека, но все его усилия защитить себя привели лишь к тому, что вор быстро опустошил его карманы, снял с него часы и цепочку и даже забрал перочинный ножик.
