Мой младший брат жив любовью людей к нему, в которой он нуждается, видно, до зарезу. Поэтому он старается быть всеми любимым. Всем хочет помочь.
А я? Я тоже пытаюсь питаться любовью людей. Но я не стремлюсь помочь всем, потому что тогда не поможешь никому. Или поможешь кому-то за счет других, которые стоят в очереди за помощью.
…Разнообразие – это лучшее средство от скуки (тоски). Разнообразие держит человека в тонусе. Невыносимая скука на сборах – не лучшее средство от скуки».
На одной странице дневника посреди листа крупными буквами было написано:
«ПОЕДИНКУ НАДО СЛУЖИТЬ ВСЕЙ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ!»
И дальше:
«Чем опасней для меня противник, тем ясней я вижу, что передо мной на дорожке находится другая Вселенная. Надо понять ее законы, раскрыть особенности ее движений.
Этому поединку, а любой поединок является «этим», надо послужить всей своей жизнью.
Читая книги такого класса, как «Сто лет одиночества» Маркеса, или Марка Аврелия «Наедине с собой», или Шопенгауэра «Афоризмы житейской мудрости», я чувствую, что не могу «схватить» мудрость, во всяком случае, настолько, чтобы понять, что она такое и от чего она зависит. Потом наткнулся на Экклезиаст, и он совсем меня запутал. Потому что учил тому, что «не проворным достается успешный бег»… Как же так, подумал я, а кому же? «Не храбрым – победа». А кому? «Не мудрым – хлеб». А как же мудрый Иосиф, который предвидел семь сытых и семь голодных лет и запасся хлебом для себя и для всего своего народа, и для окружающих народов?.. «Не у разумных богатство, – настаивал Экклезиаст, – и не у искусных благорасположение». «Но, – меня поразило, – время и случай для всех их».
Значит, вся мудрость жизни состоит в том, чтобы понять свое время и словить «свой случай»? Какое свое время и какой случай я не словил?
Я словил полтора десятка лет своего капитанства. Особенно годы наших побед. А дальше что?»
Последняя запись без даты:
«В лодке жизни я не пассажир, я – гребец!»
* * *
– И все-таки, в чем секрет его побед? – спросил я Дода Тышлера.
– Науке сие не известно. Я о фехтовании написал несколько книг – все равно не понимаю. Понимаю, что оно стимулирует так, что ставит на дыбы двигательные и умственные способности человека. Но это относится ко многим видам спорта. Что еще? После шахмат фехтование на втором месте по интеллектуальной составляющей… Может, сочетание возможностей у Марка выигрышное? – сказал Дод.
Марк был улыбчив.
Как сказала бывшая чемпионка мира по рапире среди женщин Татьяна Любецкая: «Во всяком случае, в фехтовальном зале я никогда не видела его хмурым».
Раздается звонок:
– Как дела? – спрашивает Марк.
– Нет проблем, – отвечаю я.
– Да? – с тревогой в голосе. – Нет проблем? Значит, ты умер.
Про Марка и про его юмор ходили анекдоты и легенды.
Таня Любецкая рассказывает:
«В Вене сборная команда России пошла смотреть фильм, который в Австрии очень хвалили.
Началась лента: секс. Сплошной. Перемежается порнухой: порнуха – секс, секс – порнуха. Я почувствовала, как в полной темноте щеки у меня нагрелись – жутко покраснела. Вышли из кинотеатра. Идем, молчим. Неловко друг перед другом. Не знаем, как лицо держать.
Марк задумчиво говорит:
– Плохо, когда языка не знаешь. Ничего не понятно!
Мы так и грохнули! Попадали! И стало легче».
Марка никогда не волновало то, что он – еврей. И вдруг в 2010 году он узнает от кого-то из знакомых, что попал в книгу «Знаменитые евреи». Звонит мне:
– Слушай, тебе не попадалась книжка «Знаменитые евреи»?
Я никогда не знал, разыгрывает меня Марк или говорит серьезно.
Отвечаю:
– А что?
– Там я среди ста шестидесяти пяти героев еврейского народа между Фрейдом и Эйнштейном.
– Ты ближе к Фрейду или к Эйнштейну?
– Где-то посредине.
На всякий случай я сделал крюк по дороге на работу, и на Арбате в «Доме книги» действительно есть такая книга. Толстенькая, квадратная. На обложке – фото Эйнштейна и Фаины Георгиевны Раневской.
Марк Мидлер на 137-й странице. О нем рассказано коротко и сухо. Как о Фрейде и об Эйнштейне.
Вот только зачем он мне позвонил?
Хотел похвастать? Такого не было никогда. Ни до, ни после. Даже в шутку, производную от книги о евреях гениальных и близких к тому, даже и в этом случае хвастать передо мной не входило в наши отношения.
Парадокс? А может, Марк – гений? Ха-ха. «Гений парадоксов друг…»
Глава пятая. Капитан
Немного главных спортивных дат и – результатов.
Олимпиада в Хельсинки. 1952 год
В личном первенстве Марк выбыл во втором круге. Начальство в Москве посчитало этот результат «приличным», поскольку команда советских рапиристов выпала из соревнований в первом круге. Пожалуй, можно сказать – это будет правдой, – все фехтовальщики СССР нервничали на этой Олимпиаде сверх всякой меры. Руководство требовало результатов, а спортсменам не хватало современной техники поединка, актуальной тактики и опыта международных встреч. Зато здесь своими глазами Марк впервые увидел будущих своих соперников – самых успешных фехтовальщиков мира, с которыми ему вскоре предстоит драться. Чемпион мира и Олимпийских игр в личном первенстве – «современный д’Артаньян», как о нем писали в популярных спортивных изданиях, или «непредсказуемый каталонец», как его называли в фехтовальных кругах, с девяти лет привыкший держать рапиру в руке француз Кристиан Д’Ориоля, и основной соперник Д’Ориоля итальянец Эдоардо Манджаротти. Претендент на золотую медаль на турнирах сколь угодно высокого уровня, Манджаротти – мировой рекордсмен по количеству наград разного достоинства за победы на международных турнирах по рапире и – шпаге.
На годы и годы эти двое стали для Марка объектами восхищения и самыми опасными противниками. Господство Манджаротти в рапире и шпаге и Д’Ориоля в рапире начало несколько слабеть только по прошествии следующих двух Олимпиад после Хельсинки.
Олимпиада в Мельбурне. 1956 год
Как и на предыдущих Играх, победителем мельбурнской Олимпиады в фехтовании на рапирах стал «непредсказуемый каталонец».
Здесь Марк сумел подняться в финал, правда, занял там только предпоследнее – седьмое – место.
Но уже к этому времени Марк впервые победил Д’Ориоля. Это произошло осенью 1955 года на международном московском турнире «СССР – Франция».
Олимпиада в Риме. 1960 год
