– Друзья мои, хочу представить вам бывшего ученика нашей школы, Марка Петровича Мидлера – двукратного олимпийского чемпиона по фехтованию, многократного чемпиона Советского Союза, России и мира, заслуженного тренера СССР и России. Давайте встретим Марка Петровича и его младшего брата, мастера спорта по рапире Александра Мидлера! – сказала Елена Леонидовна (выражение милого ее лица и голос сохраняли оттенок угрозы).
Зрители нестройно захлопали.
Мы вышли и отсалютовали залу и друг другу. Марк опустил рапиру и повернулся к школьникам:
– Это фехтовальное приветствие. Его придумали испанские мушкетеры за двести лет до того, как 16 ноября 1613 года в Южной Франции, в Гаскони, в старинном замке, который сохранился до сих пор, родился Шарль де Бац Кастельмор, граф д’Артаньян. Как вы знаете, он существовал реально… Но я хотел бы поговорить о различии между мушкетерами тех времен и современным фехтовальным спортом, о том, что из целей фехтования исчезло то, что было самым главным для д’Артаньяна – мотив защиты личной чести.
– Честь, с чем это есть? – улыбнулся сидевший ближе всех к нам вихрастый подросток.
Марк наклонился к нему:
– Привет. Как тебя зовут?
– Лукин я, Сережа. Сергей Лукин.
– Лук он, ботан он! – крик из зала, смех.
– Лукин, что ты сделаешь, – обратился к нему Марк, – если тебе сегодня при выходе из школы дадут по лицу?
Лукин открыл рот и… постучал пальцами по передним зубам.
– Закрой рот, Серый! – крик из задних рядов. – А теперь отвечай!
Марк в зал:
– Драться? Отступать? Кричать?
– Отвечу тем же! – кто-то из зала.
– Да, – согласился Серый-ботан, – врежу!
– А если их двое, трое или группа?
Из зала:
– Покинуть поле брани. Огородами и к Котовскому.
Марк:
– Бежать, струсить?
– А чего еще?
Из зала:
– Биться до последнего!
– Звать на помощь!
Марк:
– А если никто не услышит, или опоздает, или не захочет прийти… терять время, рисковать?..
Зал зашумел предложениями… Потом стал стихать. Ждали, что скажет гость.
Марк стал в стойку и сделал несколько фехтовальных шагов в зал.
Сидевшие на полу наблюдали. Сидевшие в креслах поднялись, чтобы лучше видеть.
Марк вернулся как ни в чем не бывало из стойки и продолжал:
– Вопрос стоит шире: как быть с обидами и оскорблениями, которые сыплются на нас каждый день? За дело и за так, оправданно и не очень. От чужих и своих, от родных и близких, мужчин и женщин, старых и малых, – Марк говорил все быстрей. – От подростков и пенсионеров, от учителей и учеников, от начальства и коллег, друзей и соперников, подруг и врагов, знакомых и незнакомых?..
Зрители молчали. На лицах многих я видел недоумение. Что действительно делать?
– Каждое утро, – размышлял брат (что было странно в фехтовальной куртке и с рапирой в руке), – я желаю себе, чтобы в течение дня и вечера мне не двинули по морде в прямом или переносном смысле. Не то чтобы чувствовал, что заслуживаю, просто всегда есть шанс быть униженным и оскорбленным… Ударом на удар? – задумчиво продолжал Марк. – Рискуешь здоровьем. Не отвечать – тоже рисковать здоровьем, так как будешь переживать, что не подрался.
Головы поворачивались за Марком.
– Так что же нам делать с личным достоинством? – обратился брат к аудитории, на этот раз словно лектор (что могло показаться совсем нелепым с маской в левой руке и боевой перчаткой на правой). – У вас есть какие-нибудь идеи или хотя бы предложения?
Зал молчал. О ближайшее окно яростно билась муха.
– Может, подскажет мировая история и история России? Самое удивительное, – Марк ходил по залу вдоль сидящих ребят; перебежали с последних рядов кресел и уселись на полу, – что личного достоинства, то есть того в нас, что можно обидеть и даже оскорбить, унизить, долго не было вообще. Кажется, и сейчас личное достоинство – как и честь – не у всех прощупывается. А есть люди, для которых отсутствие чести вообще не проблема. Пустой звук. Дадут по лицу, тогда и будем думать. А так, чего зря волноваться? Может, и не дадут!..
Марк неторопливо подошел к окну и, аккуратно положив рапиру на подоконник, выпустил муху в теплый от солнца сентябрьский школьный двор.
– В принципе вам может повезти, и вы будете жить во время, когда вашу честь унизить никто не сможет. Разве только иностранцы… Поясню: великий римский оратор Марк Туллий Цицерон и полководец консул Антоний более двух тысяч лет назад публично оскорбили друг друга. Ни тот, ни другой не дрались – унижение было словесным. Цицерон обратился к слушателям, к римским сенаторам, и сказал: «До каких же пор мы будем терпеть Антония?! Вчера этот человек в абсолютно голом виде бегал по улицам Рима. Смущал порядочных женщин!» Сказал и сел.
Мне со стороны показалось немного странным, что слушателям Марка – не всем ребятам знакомы имена и далекая ситуация – это выступление не навеяло скуку. Зал внимательно слушал, вероятно, пытаясь понять, что от них хочет гость.
Марк продолжал:
– Антоний поднялся и в ответ: «Все вранье, а если ты, Цицерон, как я вижу, надеваешь непомерно длинную тогу, так это не потому, что это модно, а потому, что у тебя безобразные, волосатые и кривые ноги». И сел. А что было дальше? Ну, кто скажет?
– Драка! – кто-то с пола.
Сережа:
– Цицерон врезал Антонию!
– Да нет же! Дальше случилось нечто удивительное. А именно – ничего не случилось. Ни консул Антоний, ни сенатор Цицерон – никто из римлян никому из римлян ни словесно, ни кулаками, ни оружием не врезал в защиту собственного достоинства! Вот если бы Цицерона оскорбил, скажем, гражданин Спарты, то, как гражданин Рима, Цицерон немедленно вызвал бы оскорбителя на поединок. Но «свой своего» оскорбить не мог – это не почиталось в Древней Греции и Риме оскорблением. Достоинство в те времена было преимущественно достоинством полиса, города, государства, республики, чьим гражданином ты был… Прошло несколько столетий. Примерно в V веке нашей эры наступило время, когда люди почувствовали, что кроме чести родины – надо заботиться о личном достоинстве. Честь стала требовать защиты не только от иностранца, но и от своего соотечественника… Появился обычай дуэли. Но какой? Полагалось вызывать обидчика или того, кто тебя оскорбил, на поединок и убивать его перед лицом судей. Этот поединок отличался от современного тем… кто скажет?
– Тем, что чаще всего победа в суде посвящалась Прекрасной Девушке, – прогудел из заднего ряда бас.
«Сзади сидит преподаватель?» – подумал я.
– Не Прекрасной Девушке посвящалось, Петр Фомич, а Прекрасной Даме, – раздался из средних рядов чей-то восторженный девичий писк.
