7. Но править он будет недолго. К несчастью для Франции, политика примирения, к которой стремился Людовик XVIII, стала невозможной, когда в 1820 г. некий Лувель, «подлая злая бродячая собачонка», убил герцога Беррийского, племянника короля и светлую надежду ультрароялистов, которые тотчас же обвинили Деказа. «Убийцы монсеньора герцога Беррийского, – заявили они, – это те же самые люди, которые вознаграждают измену и наказывают верность; это те, кто отдал все должности врагам Бурбонов и ставленникам Бонапарта!» Абсурдный вывод, ибо никто больше Деказа не мог опасаться последствий этого преступления, но выпад оказался ловким, вероломным и точным. Ярость и слезы семьи не позволили Людовику XVIII сохранить за Деказом власть. Шатобриан, прекрасный писатель, но беспринципный сторонник монархистов, торжествовал: «Наши слезы, наши стенания, наши рыдания ужаснули опрометчивого министра. Он поскользнулся на пролитой крови и рухнул». Возвратился герцог Ришелье, на этот раз поддержанный ультрароялистами, что вынуждало его проводить их политику. Недопустимые чрезвычайные законы приостановили свободу печати и личные свободы. Для сбора средств и помощи преследуемым гражданам был создан комитет, в который вошли Лафайет, Казимир Перье и Лаффит. Новый избирательный закон создал денежную аристократию, имевшую право на двойное голосование. В Париже начались протесты и волнения. Отныне крики «Да здравствует Хартия!» знаменовали мятежников. Руководители «партии священников», Жюль де Полиньяк и Матье де Монморанси, попытались развязать пропаганду в поддержку абсолютизма и Церкви. Говорили только о «хороших книгах», о «хороших занятиях», где слово «хороший» означало реакционный. Когда герцогиня Беррийская через семь месяцев после смерти мужа произвела на свет герцога Бордоского, которого прозвали «дитя чуда», восторженность монархистов достигла таких пределов, что честный Ришелье подал в отставку. Его смещения, несмотря на данное честное слово, добился граф д’Артуа, брат короля и наследник трона. «Что вы хотите, – говорил король, обращаясь к Ришелье, – он строил заговоры против Людовика XVI, он строил заговоры против меня, он будет строить заговоры и против себя самого». Очень точное замечание.
8. На этот раз волей-неволей пришлось передать власть ультрароялистам. Но Людовик XVIII выбрал среди них наименее опасного, Виллеля, скромного до униженности, но умевшего управлять. Во внутренней жизни страны наступил тягостный период официальных кандидатур, массовых чисток, притока ультрароялистов на посты синекуры. Либералы ответили кампанией за «возвращение стране голоса» и заговорами, которые подавлялись правительством, и иногда с крайней жестокостью. Четыре молодых сержанта были казнены в Ла-Рошели по приговору суда, состоящего из их политических врагов. Но несмотря на эти позорные проявления несправедливости, кабинет министров продолжал существовать благодаря некоторым успехам во внешней политике. Франция, испытавшая унижение от поражения 1815 г., была счастлива вновь участвовать в конгрессах Священного союза. Проблема для европейских государей заключалась в следующем: «Как бороться с либеральной болезнью? И в частности, как вторгнуться в Испанию для спасения короля Фердинанда VII от восставших кортесов?» Шатобриан, ставший министром иностранных дел, добился, чтобы операцию поручили французской армии. Представляется парадоксальным, что правительство страны, истощенной войнами, длившимися на протяжении двадцати пяти лет, добивалось чести сражаться за Священный союз. Эта испанская война была несправедливой, ее единственная цель состояла в установлении деспотизма. Либералы выразили свое возмущение. Доктринеры утверждали, что это приведет к гибели монархии. И все ошибались. Французы любят славу, и победы герцога Ангулемского укрепили режим. С этого момента армия уже без отвращения приняла белое знамя. После выборов 1823 г. Париж получил «вновь обретенную палату».
Готье. Французская королевская семья в 1822 г. – граф Артуа (в будущем Карл X), королевская чета, герцоги Ангулемский и Беррийский с женами. Гравюра. Около 1822
Убийство герцога Беррийского 13 февраля 1820 г. Гравюра
9. Людовик XVIII умер в 1824 г., и граф д’Артуа стал королем Карлом X. Перемены оказались весьма значительными. «Людовик XVIII был умеренным представителем старого режима и вольнодумцем XVIII в. Карл X был истинным эмигрантом и послушным богомольцем». Теперь у ультрароялистов был свой король, и по желанию нового хозяина Виллель так далеко вернулся в прошлое, что поразил даже самых пылких роялистов. Когда закон, прозванный Законом о святотатстве, приговаривает за кражу священных сосудов к такому же наказанию, как и за отцеубийство (отсечение руки или головы), когда священникам возвращается право регистрировать акты гражданского состояния, когда появляется предложение установить право первородства, то даже Шатобриан выражает протест против столь неосмотрительных личностей, которые намереваются управлять страной, как тысячу лет назад, тогда как все говорит об огромных изменениях в человеческом обществе. Он описывал устройство будущего мира: «По пустыне Кентукки по железным рельсам понесутся подобия волшебных повозок, передвигающихся без помощи лошадей, с огромной скоростью перевозящие громадные грузы и одновременно пятьсот-шестьсот путешественников. Разрушат перешеек, соединяющий обе Америки, чтобы дать судам проход из одного океана в другой…» Эти перемены и еще тысячи подобных должны способствовать, по его словам, распространению просвещения среди низших классов общества; они вызовут их непокорность любой власти, если та не будет основана на разуме. Он утверждал, что если монархия продолжит совершать ошибки, то на смену ей придет республика. Когда Виллель, обуздав прессу посредством закона, получившего ироничное название закона «справедливости и любви», вознамерился сделать невозможным публикацию брошюр, враждебных режиму, то роялисты, либералы, бонапартисты и республиканцы – все объединились в едином протесте. По словам Казимира Перье, «это было равнозначно тому, чтобы предложить следующий проект: упразднить во Франции типографии в пользу Бельгии». Французская академия представила королю прошение, составленное Шатобрианом, Лакретелем и Вильменом. Возмещение ущерба в 1 млрд, предоставленный эмигрантам, состояния которых были конфискованы, вызвало раздражение в народе. Землевладельцам, потерявшим собственность во время революции, предоставляли компенсацию в виде ренты в сумме, в двадцать раз превосходящей доход 1790 г. В Париже министров освистали, в провинции они проиграли выборы. В 1828 г. Виллель вынужден был уйти в отставку. «Вы отказываетесь от господина Виллеля? – спросил дофин короля. – Это первая ступень лестницы, по которой вы сойдете со своего трона».
10. Назначая премьер-министром Мартиньяка, Карл X предпринял последнюю попытку либерального правления. Она не могла увенчаться успехом, потому что министерство не пользовалось доверием короля, все того же графа д’Артуа 1789 г., не верившего в Хартию, которую, однако, он поклялся соблюдать. С этого момента режим был обречен на падение. В 1815 г. Франция согласилась на компромисс, основанный на монархии и Хартии, потому что таким образом она надеялась примирить легитимность с национальной государственностью. Когда страна увидела, что король продолжает отношения с Виллелем, не поддерживает Мартиньяка и готовит возвращение к старому режиму, то вновь, как в 1789 г., сформировалась единодушная и решительная оппозиция. Молодой журналист Адольф Тьер говорил: «Нужно запереть Бурбонов в Хартии; там они и сгинут». Этот молодой южанин, образованный, честолюбивый, автор «Истории революции» в десяти томах, основал при поддержке банкира Лаффита и Талейрана оппозиционную газету «Насьональ», которую с энтузиазмом раскупала либерально настроенная публика. Когда Карл X отправил в отставку Мартиньяка и облек властью Жюля Полиньяка, сына подруги Марии-Антуанетты, человека довольно честного, но неумного, визионера, сторонника абсолютизма, «мистически неопределенного и хитроумного» (Ф. Гизо), отказавшегося в 1815 г. присягнуть на верность Хартии, в стране возникло ощущение, что готовится государственный переворот против тех свобод, что еще сохранялись. Хотя Полиньяк и обладал всеми достоинствами своей семьи, знатным происхождением и мужеством, его упрямство, ограниченный ум, наивная вера в монархизм удовлетворяли лишь горстку французских фанатиков. «Бедняга Жюль, – говорил Шатобриан, – он такой неспособный». Полиньяк клялся, что преклоняется перед свободой. «Меня это огорчает, – возражал Мишо, историк Крестовых походов. – Почему? Потому что за вами стоят только те, кто стремится к государственному перевороту, и если вы его не совершите, то с вами вообще никого не останется». Газета «Журналь де Деба» спрашивала: «Неужели они собираются уничтожить Хартию, которая обессмертила Людовика XVIII и обеспечила власть его преемнику? Пусть они хорошенько поразмыслят. Хартия представляет сегодня тот авторитет, о который разобьются любые усилия деспотизма».
