5. Начало правления было трудным. Революции – это болезни с очень коротким инкубационным сроком и очень длительным периодом выздоровления. Народ, которому однажды удалось победоносное восстание, начинает обращаться к переворотам всякий раз, когда он недоволен. А парижский народ был недоволен. Июльские бойцы провозгласили свои требования, но не получили вознаграждения победителей. На их медалях было выгравировано: «Дана королем». Но разве это не они, напротив, дали ему королевство? Министры Карла X были арестованы. Самые свирепые требовали их смерти. Генерал Домениль, герой на деревянной ноге, комендант крепости Венсен, отказался выдать их толпе. Королю и правительству удалось их спасти, что вызвало беспорядки в Париже. Гизо писал: «Если говорить о крови, то Франция не хочет проливать ее без пользы. Все революции проливали ее во гневе, а не в силу необходимости. И очень скоро пролитая кровь обращалась против них. Неужели сегодня мы пойдем тем путем, который отрицали даже во время сражения?..» Но страсти продолжали кипеть. В ответ на клерикализм, который торжествовал в эпоху Карла Х, возник агрессивный антиклерикализм. В день, когда служили мессу по поводу годовщины убийства герцога Беррийского, церковь Сен-Жермен-л’Осеруа была захвачена и разорена, а архиепископство разграблено. Хотя Луи-Филипп призвал к власти «партию движения» во главе с радикальным словоохотливым банкиром Жаком Лаффитом, мятежи залили кровью Париж и некоторые провинциальные города. После Июльской революции восстали Польша и Италия. Французы хотели бы поддержать этих инсургентов, но правительство отказалось провоцировать европейских государей. В результате – новые волнения. Париж распевал песню Беранже: «Польша и ее верный народ, который столько раз сражался за нас…» Лаффит неуверенно попытался провести несколько реформ. На муниципальные выборы к «цензовым» он добавил «способных»; к другим выборам он снизил ценз, но если эта мера удваивала число избирателей, то не наделяла правом голоса народные массы. А их раздражало создание новой Национальной гвардии, которая должна была состоять из тех французов, которые платили прямые налоги и были в состоянии самостоятельно оплачивать свою экипировку. Эти условия автоматически исключали выходцев из народа и превращали вооруженные силы, как и выборы, в привилегию буржуазии. Таким образом, никто не получил удовлетворения от действий правительства. Его осторожность раздражала «партию движения». Его слабость возмущала «партию сопротивления». Это было «правительство отказа от решительных действий».
Феннер Сирс. Палата пэров. Суд над министрами правительства Карла X 15 декабря 1830 г. Гравюра. 1831
6. Завоевание Алжира, начатое в последние дни правления Карла X, блистательно продолжалось. Это не нравилось Англии, которая крайне ревниво относилась к любым операциям в Африке, и, чтобы успокоить британское правительство, требовалось остеречься новых политических конфликтов. Кроме того, существовала проблема Бельгии, которая могла перерасти в угрозу. Бельгийцы, восставшие против голландцев, просили защиты у Франции. Может быть, следовало осуществить аннексию и тем самым вернуться к границам, обозначенным революцией? Это только повысило бы престиж короля, но Англия всегда возражала против такого решения. Великая держава в Антверпене! Англия никогда не согласилась бы с этим. У Луи-Филиппа хватило решительности и мудрости договориться с Англией о том, чтобы сделать Бельгию независимым государством, и отказаться от короны для герцога Немурского, своего второго сына, которую предлагали ему бельгийцы. Один из представителей династии Кобургов, Леопольд I, стал королем Бельгии и зятем короля французов, ибо, оставшись вдовцом после смерти своей жены, наследной принцессы Англии, он женился на старшей дочери Луи-Филиппа. Эта осмотрительная политика уберегла Францию от войны, однако каждый француз повторял вслед за Шатобрианом: «Я не могу ходить под ярмом малодушной монархии, которая позволяет унижать Францию». Правительство «золотой середины», которое опиралось одновременно на лавочников и банкиров, возмущало и аристократов, и пролетариев. «Я сомневаюсь, – добавлял Шатобриан, – что свобода будет долго довольствоваться этим блюдом доморощенной монархии. Французы долго держали свою свободу в военном лагере, и она сохранила для их потомков вкус и любовь своей первой колыбели…» Но выборы, явившиеся выражением настроений класса, а не страны, принесли успех, как того и следовало ожидать, «пузатым и толстопузым».
7. Приняв результаты выборов за согласие со своей политикой, король призвал к власти «партию сопротивления» во главе с Казимиром-Перье. Один банкир наследовал другому, но Казимир Перье был настолько же сухим и резким, насколько Лаффит был жизнерадостным. «Бог создал его для бурных и тяжелых времен. Постоянная глубокая душевная озабоченность отражалась на его лице, в поведении, во взгляде, в речах… И своим друзьям, и своим врагам он внушал неизъяснимый страх…» (Ф. Гизо). Казимир Перье сформировал дееспособное правительство. «Франция пожелала, – говорил он, – чтобы королевская власть стала народной. Но она не говорила, чтобы королевская власть оставалась бессильной». Страна почувствовала крепкую руку. Оппозиция пришла в ярость. Начались бунты. Для их подавления чрезвычайные законы не вводились. «Достаточно общего закона», – заявлял Казимир Перье. В тот момент, когда стало казаться, что эта умеренная сила побеждает, господина Перье унесла холера (1832), с которой он бесстрашно сражался, как и со всеми прочими опасностями. Новое министерство (Сульт, Тьер, Брольи, Гизо) продолжало, как все правительства «золотой середины», наталкиваться на недовольство и правых и левых. Справа возникла угроза восстания легитимистов, когда герцогиня Беррийская, мать юного герцога Бордоского, высадилась во Франции, чтобы попытаться поднять на борьбу приверженцев старшей линии в Вандее и других местах. Ее арестовали и поместили в цитадель города Бле, где обнаружилось, что августейшая вдова беременна, что сильно подорвало ее престиж. Тщетно настаивала она на своем тайном браке. Первое «дитя чуда» воодушевило монархистов, но второй ребенок их озадачил. Едва только правительству удалось подавить возмущение правых, как похороны генерала, принадлежавшего к либералам, послужили поводом к республиканскому восстанию, закончившемуся резней в монастыре Сен-Мерри и на улице Транснонен. В 1834 г. восстал Лион, а затем вновь Париж. В 1835 и 1836 гг. произошли покушения на короля. Тем не менее, невзирая на насилия со стороны оппозиции, Июльская монархия продолжала править, частично благодаря таланту таких людей, как Тьер и Гизо, частично в силу существующей коррупции и кумовства. На 450 депутатов приходилось 193 чиновника. Их продвижение являлось платой за их голоса на выборах. Одновременно избиратели, эта новая каста привилегированных, получали субсидии для своей торговли, должности для членов семей и даже покровительство со стороны правосудия. «Что такое палата депутатов? – возникал недоуменный вопрос. – Это большой базар, где каждый обменивает свою совесть на хорошую должность». Скандальное совмещение общественных обязанностей с депутатским мандатом стало для честных людей столь же важной проблемой, как и проблема избирательной реформы. Тот, кто зависит от власти, не может ее контролировать.
