Адольф Тьер. Литография. 1840
8. Говорили, что единственная проблема Июльской монархии заключалась в том, чтобы понять, кто будет управлять Францией – господин Тьер или господин Гизо. Тот факт, что «двум великим целям служили два великих таланта», определял две политики режима. Вначале Тьер и Гизо управляли совместно, этакий дуумвират на службе порядка. Оба «великие люди», историки, решительные и мужественные, при необходимости они могли сотрудничать. Но они сильно различались по характеру. Гизо, протестант аскетической внешности, безупречной частной жизни, оставался верным доктринерской партии. Его доктриной был консерватизм с опорой на средний класс и пацифизм с опорой на договоры между Францией и Англией. Тьер, низкорослый марселец, привлекательный и живой, послуживший Бальзаку прототипом для персонажа Растиньяка, женился на дочери своей богатой любовницы, госпожи Дон, и «проницательность этой буржуазной дамы в сочетании с оборотливостью южанина» еще до наступления сорокалетия Тьера выдвинула его кандидатуру одновременно и во Французскую академию, и в председатели Совета министров. Париж забавлялся, глядя на гениального карлика, полагавшего себя «Наполеоном мирного времени». Злословили, что на Вандомской площади однажды появится статуя Тьера, помещенная между ног императора. Однако Париж вынужден был отдать дань уважения Тьеру, когда тот, одержимый жаждой деятельности, завершил строительство Триумфальной арки, украсил обелиском площадь Согласия, подавил бунт верхом на коне бок о бок с генералом Бюжо, после «Истории революции» написал «Историю империи» и противостоял политике Англии. Гизо с упорным постоянством оставался верным основным идеям доктринеров. Тьер, куда менее постоянный, порвал с левыми, которыми до того руководил, нашел опору в третьей партии и стал заигрывать с консерваторами. Он поочередно был сторонником континентальной политики, направленной против Англии, а затем ярым противником Австрии и Меттерниха, когда тот отказал в браке эрцгерцогини с герцогом Орлеанским. В то же время Луи-Филипп, умело использовавший принцип «разделяй и властвуй», с интересом наблюдал за ссорой парламентских партийных руководителей и извлекал из этого пользу для усиления власти суверена. То были опасные победы, ибо каждая из них увеличивала также и его ответственность.
Жозеф-Дезире Кур. Портрет Франсуа Гизо. Акварель. 1851
9. К 1838 г. стало казаться, что положение режима укрепилось. Он продолжал существовать, что уже являлось большим достижением. За него стояли крестьянские массы, потому что режим обеспечивал им мир, благоденствие и хорошие дороги. Гизо улучшил начальное образование, а Тьер привел в порядок общественные сооружения. И наконец война в Алжире усилила престиж королевских сыновей, которые там отличились. Наследник трона герцог Орлеанский слыл либералом, и те, кто не любил его отца, с надеждой ожидали царствования сына. И наоборот, карлисты (легитимисты) оставались враждебно настроенными, тогда как бонапартисты, ободренные торжественным приемом возвращенного праха императора и сентиментальным возрождением наполеоновской легенды, поддержанной поэтами и шансонье, тоже сохраняли свою надежду. Герцог Рейхштадтский (бывший римский король) умер; новый претендент, сын Гортензии и, возможно, Луи Бонапарта, романтический и отчаянно смелый, приходился Наполеону всего лишь племянником; однако достаточно носить имя Бонапарта для завоевания неоспоримого престижа: «Быть одновременно национальной славой, гарантом революции и воплощением принципа власти – это много». Два раза (в Страсбурге, а затем в Булони) Луи-Наполеон пытался поднять французов на восстание. После второй попытки его поместили в форт Гам. Но если этот Бонапарт был временно побежден, то ура-патриотическая традиция империи еще воспламеняла сердца. Тьер, вдохновленный историей, готов был ввергнуть Францию в злоключения и соперничество с Англией, которая поддерживала в Сирии Оттоманскую империю в борьбе против ее вассала, египетского паши Мухаммеда Али. Но король любой ценой хотел мира. Он охотно произнес бы вслед за Альфонсом Карром: «Господин Тьер играет судьбой Франции в орла или решку, и монетка сейчас в воздухе». Луи-Филипп осуждал эти азартные игры. Он заменил Тьера на Гизо, который любил, как и он сам, мир и англичан, говоря: «Для меня очевидно, что сирийский вопрос не является законным поводом для войны». Возобновились франко-английские отношения, и правители обеих стран обменялись дружественными визитами. Тогда начались еще более яростные нападки на короля. Буржуазия его высмеивала, хотя всем была обязана королю. Пацифизм Луи-Филиппа слыл за трусость. Поскольку его голова имела форму груши, то распевали: «Adoremus in aeternum sanctum Phillipoirum…»
[57] Карикатуристы и журналисты неистовствовали, стремясь отдалить народ от правительства. «Теперь стало понятно, – писал Генрих Гейне, – что существует нечто более прискорбное, чем страна, управляемая любовницами, и что в будуаре женщины легкого поведения иногда больше пристойности, чем в конторе банкира…» Таким образом, одни сожалели о мадам де Помпадур, другие – о Робеспьере и почти все – о Бонапарте, а самого рассудительного из королей, как обычно, любили меньше всего.
Шарль Вернье. Большие маневры маленького Тьера. Карикатура. 1846
10. Луи-Филипп почти и не пытался заставить себя полюбить. Благодаря ограниченному избирательному праву за ним стояли избиратели, а благодаря субсидиям – палата депутатов. С Гизо, любезным его сердцу министром, он правил фактически единолично. Гизо оставался человеком, созданным «золотой серединой»: благоразумным, реалистом, без мыслей о ложном величии и без всякой напыщенности. Он был умен, имел дворянское происхождение и никакой личной заинтересованности. Его обвиняли в том, что он заявил французам: «Обогащайтесь!» Но это – вырванная из контекста цитата. Он попытался создать во Франции олигархическое правительство наподобие британского. Будучи откровенным англофилом, он все же не был слеп и говорил об Англии, что «это большая страна с большими недостатками». Но он восхищался ею такой, какой она была, как «бульваром свободы», и стремился жить с нею в «сердечном согласии». Французы, в тот период яростные противники англичан, все поголовно считали любые договоренности капитуляцией. Дело Причарда, английского консула-миссионера, арестованного на острове Таити французскими моряками из-за советов, которые он давал королеве Помаре, и для которого Англия требовала компенсацию, чуть не привело к войне. Английское правительство вело себя резко и оскорбительно. Под аплодисменты палаты депутатов Ламартин заявил, что Франция хочет мира, но мира достойного и надежного, французского, а не английского мира. Страна одобряла Ламартина. Король и Гизо, твердо решившие не начинать войну из-за королевы Помаре, согласились на возмещение ущерба Причарду. Их обвинили в трусости. Недовольство еще усилилось, когда, после победы маршала Бюжо над марокканцами в сражении при Исли, Англия, обеспокоенная все более очевидным влиянием Франции в Северной Африке, вынудила Гизо к заключению формального мира с султаном Марокко. При голосовании министерству не хватило всего восьми голосов до большинства. Король попросил Гизо остаться. Луи-Филипп всегда проявлял властность. С возрастом он становился упрямым. Ему было уже семьдесят. Его старший сын, герцог Орлеанский, погиб в 1842 г. в результате несчастного случая с экипажем, а его внук, граф Парижский, ставший наследником трона, достиг к тому моменту лишь четырехлетнего возраста. Второй сын короля, герцог Немурский, возможный регент, не был либералом. Будущее династии уже не выглядело столь надежно.
