Баррикады у Пале-Рояль, февральская революция 1848 г. Гравюра. 1860–1870-е
Повстанцы врываются в Ратушу во время провозглашения регентства герцогини Орлеанской 24 февраля 1848 г. (на трибуне Ламартин). Гравюра. 1840–1850-е
Штурм дворца Тюильри. Гравюра. 1848
3. Расширение избирательного права ужаснуло буржуазию, но ненадолго: на выборах 23 апреля народные массы оказались более консервативными, чем цензовые избиратели. Декретируя всеобщее избирательное право, Париж лишил себя права управлять страной в пользу провинции. Восставший Париж мог бы оспорить законность правительства, полученного в результате цензовых выборов, но он не мог оспорить правительства, за которым стояло большинство по всей стране. Бурбонский дворец одержал победу над Ратушей. Для осуществления социальной революции было необходимо, как того и хотел Бланки, провозгласить диктатуру пролетариата. Но умы к этому были еще не готовы. Но волей-неволей они соглашались с республикой. Почти повсюду крестьяне и владельцы замков вместе сажали деревья Свободы. Национальная гвардия (еще буржуазная) представляла почетный караул, и деревенский священник благословлял тополь, украшенный лентами. Генералы, судьи, епископы – все ответственные лица страны присоединялись к новому режиму. Июльская монархия, ненавистная и для правых, и для левых, не имела защитников. «Тем хуже для них, они это заслужили», – говорили легитимисты. Из 900 представителей поголовное большинство оказалось республиканцами и умеренными, продвинутые республиканцы получили только 100 мест. Бланки, Барбес, Распай проиграли в Париже. Французы принимали политическую, но не социальную революцию. «Мы положились на ненадежные выборы, – согласилась газета „Реформа“, – но нужно признать, что действительность превзошла наши ожидания». Уже на первом заседании депутаты создали правительственную комиссию, в которую не вошел Луи Блан. «Демократы одержали верх над ретроградами и демагогами» – таково было мнение друзей Ламартина. Но эти нелестные эпитеты не могли понравиться друзьям Луи Блана.
4. Парижские рабочие остались недовольны. Не потому, что у них отняли революцию, а потому, что отняли революцию социальную. Но все же они добились двух мер: создания Правительственной комиссии для рабочих, которая заседала в Люксембургском дворце под председательством Луи Блана, много рассуждала и мало действовала или не действовала совсем; и создания национальных мастерских. Организация этих мастерских, предназначенных одновременно трудоустроить безработных и доказать возможность ведения коллективной экономики, была поручена министру общественных работ Мари де Сен-Жоржу, по прозвищу «господин Мари», противнику этого начинания. Он приложил немало сил для их провала. Рабочие этих мастерских (14 тыс. в марте, 100 тыс. в июне) использовались на совершенно бесполезных земляных работах. Не желая принимать участие в столь бессмысленном деле, они проводили время за игрой в пробку или создавали политические клубы, которые вскоре тоже захотели своего «дня». 15 мая, под руководством двух ветеранов парижских восстаний, Барбеса и Бланки, рабочие захватили Бурбонский дворец, объявили о роспуске парламента и провозгласили социалистическое правительство, в которое вошли Луи Блан, Барбес, Бланки и рабочий Альбер. Но законное правительство приказало трубить сбор. Национальная гвардия богатых кварталов освободила парламент. В Ратуше арестовали Барбеса и Альбера. Это положило конец первой безрассудно смелой попытке. Вслед за тем возникла срочная необходимость упразднить национальные мастерские, эти очаги волнений, эту «организованную забастовку стоимостью 170 тыс. франков в день». 21 июня мастерские были распущены, а трудящимся предложили записываться в армию или отправляться на работу в провинцию. Можно было ожидать, что столь радикальная мера вызовет новое восстание. Глубоко разочарованные парижане, ожесточенные тем, что их предприятие вновь потерпело крах, собирались организовать новый «день». Правительство пошло на риск. Политическая революция бросала вызов революции социальной.
Луи Блан – французский политический деятель, журналист и историк. Около 1874–1877
5. Уже на протяжении некоторого времени у военного министра Кавеньяка был собственный план борьбы с «красными». Он намеревался уйти из восточных рабочих кварталов, сконцентрировать войска на западе, дождаться, пока мятеж не наберет силу, и тогда атаковать. 23 июня несколько тысяч рабочих собрались перед колонной Бастилии. Они преклонили колени в память о первых мучениках 1789 г. Раздались крики: «Свобода или смерть!» – потом они укрылись за баррикадами и потребовали восстановления национальных мастерских. Ассамблея провозгласила осадное положение и предоставила свободу действий генералу Кавеньяку. Под его командованием находилось примерно 20 тыс. человек – регулярная армия, Национальная гвардия из западных кварталов («пузатых» и «толстопузых») и жандармерия. Но после событий февраля 1848 г. рабочие тоже получили оружие Национальной гвардии. И эта борьба, такая отчаянная, продолжалась четыре дня. Армия сражалась дисциплинированно, Национальная гвардия – яростно. «Фанатизм интересов уравновесил исступление бедности» (Г. Флобер). Восставшие убили генерала Бреа. Архиепископ Парижский, монсеньор Афр, был убит выстрелом в тот момент, когда пытался воззвать к гражданскому миру. С обеих сторон насчитывалось несколько тысяч убитых. Победа Кавеньяка оказалась безоговорочной, и он потребовал от правительства самых суровых репрессивных мер. Без всякого суда тысячи восставших были депортированы; социалистическая партия была разгромлена, а ее газеты запрещены. Неуместные акты насилия порождали ответное насилие. Возник новый кровавый ров, на этот раз между буржуазией и рабочими. «Ночной колпак проявил себя столь же омерзительно, как и красный колпак», – писал Флобер. И Луи-Филипп, вспоминая, что его свергло всего несколько убитых, заметил с горечью: «У республики есть преимущество… Она может стрелять в свой народ!» Хватило всего четырех месяцев, чтобы сшить саван для февральской революции.
Альфонс Ламартин. Фотография Феликса Надара. 1856
Жюль Мишле. Фотография Феликса Надара. Около 1860
6. Ассамблея постановила, что генерал Кавеньяк заслужил благодарность отечества. Вернее, он заслужил благодарность буржуазии. Его популярность сильно возросла. Это был безупречный республиканец, и все думали, что его выберут президентом. Так думали все, но не Ламартин, который полагал, что у него самого неплохие шансы, и настаивал, чтобы выборы проводились по всеобщему избирательному праву. Такие выборы существовали в Америке, но опыт докажет, что для Франции это представляло опасность. Ламартин победил. Было решено, что законодательная власть будет доверена ассамблее из 750 членов, а исполнительная власть – гражданину, избранному народом сроком на четыре года без права переизбрания. Но не было речи о том, чтобы исключить членов семей, некогда правящих Францией. Жюль Греви, молодой адвокат и депутат-республиканец, предложил избирать ассамблеей президента совета, который будет одновременно и главой государства. Но его предложение отклонили. «Мне отлично известно, – признался Ламартин во время этих дебатов, – что бывают периоды множественных заблуждений; есть такие имена, которые привлекают толпу, как красная тряпка привлекает безмозглых животных. Мне это известно, и я больше всего опасаюсь этого…» Он этого опасался, но шел на риск, потому что сохранял надежду стать избранным президентом республики: «Если президента будет назначать страна, и только на два месяца, нет сомнений, что я буду назначен. Но возникла ложная идея назначать президента палатой депутатов. Я буду оспаривать эту нелепость». 600 голосов против 200 высказались за то, что президентские выборы пройдут при всеобщем голосовании и что президент подлежит Верховному суду в случае нарушения конституции. Но так как президент распоряжался вооруженными силами, то фактически становился полновластным хозяином положения. Конституция сама породила ту болезнь, которая погубит ее в дальнейшем.
