Реабилитация Альфреда Дрейфуса в Верховном суде Франции. Фотография Валериана Грибоедова. 1906
11. Но истинной революции дрейфусаров не случилось. Они уже давно перестали интересоваться Дрейфусом, посчитав, что если бы он входил в Военный совет, то, подчиняясь дисциплине, тоже осудил бы сам себя. Шарль Пеги, столь пылко защищавший справедливость в своем журнале «Кайе де ла Кензен», с грустью отмечал ту пропасть, которая после победы разделила мистиков и политиков партии. Политики радовались положительным результатам голосования и полученным возмещениям. Мистики сожалели о чистоте своей борьбы. Вальдек-Руссо и его преемник Эмиль Комб стремились главным образом предупреждать повторения подобных нападок на республику. На протяжении нескольких лет недисциплинированные солдаты и бунтующие монахи оказывали давление на правительство. Но достаточно было порыться в арсенале монархии, чтобы найти там оружие, способное сдерживать конгрегации. На голосование был поставлен закон, позволяющий высылать всех, кто не был «легализован». Этот закон предоставил ликвидаторам возможность проводить беззастенчивые грабежи, и «миллиард конгрегаций» канул в вечность в золотой дымке. Комб был провинциальным политиком, абсолютно невосприимчивым к прелестям парижского мира. Его переполняла решимость покончить с тайными врагами режима. Этот не в меру усердный военный министр для очищения армии прибегнул к отвратительному методу: он приказал некоторым офицерам вести слежку за своими товарищами и поощрял доносы. В результате во французской армии возникло глубокое разделение, продвижение по службе зависело от политических, а не военных соображений, и нездоровую атмосферу, нависшую над родиной, излечила только страшная угроза, возникшая в 1914 г. Эти отдаленные последствия «дела» были весьма досадны, но в конечном счете Французская республика с честью преодолела этот третий, наиболее серьезный кризис. Говорили, что никакая другая страна не допустила бы такую несправедливость, как «дело Дрейфуса», но при этом никакая другая страна не восстала бы против уже совершенной несправедливости с таким мужеством и не устранила бы ее с таким благородством.
V. Как колониальное соперничество между Францией и Англией привело к «сердечному согласию»
1. В основе франко-английского вопроса лежало создание французской колониальной империи. В XVIII в. еще можно было предполагать, что, присоединяя Канаду к Луизиане, Франция оставит за собой значительную часть Северо-Американского континента. У нее были интересы на Антильских островах, в Африке и в Индии. То есть ей еще дозволялось сохранять имперские надежды. Парижский договор 1763 г., морские поражения империи и, наконец, договоры 1814 г. решили вопрос в пользу Англии. Франция, постоянно ощущавшая угрозу со стороны европейских государств, не могла, подобно Великобритании, тратить существенную часть своих доходов на строительство флота. А ведь господство на море, или твердая воля тех, кто им владеет, – одно из условий сохранения колониальной империи. Франция удержала только отдельные части своей империи. Затем, к 1830 г., завоевание Алжира предоставило в ее распоряжение прекрасную территорию, расположенную близко от метрополии, которая была быстро освоена с целью образования трех французских департаментов. После 1870 г. Бисмарк предположил, что если внушить Франции надежду на создание новой империи, то это отвлечет ее от мыслей о реванше, а заодно и поссорит с Англией. Поэтому он признал за Францией Тунис (1878). Чуть позже Франция, отказавшись (под давлением Клемансо) от вторжения в Египет, позволила Англии занять доминирующую позицию в стране, где французская культура традиционно играла заметную роль. Однако французские претензии на вмешательство в дела Египта сохранялись, и это соперничество служило причиной трений между Францией и Англией.
2. Третья республика считала делом чести создать блестящую колониальную империю. В Западной Африке по договорам 1814 г. за Францией оставалось несколько портов. Они являлись пунктами отправления военных и исследовательских экспедиций, которые, благодаря таким людям, как Саворньян де Бразза и генерал Федерб, закрепили за Францией Сенегал и Нигер вплоть до озера Чад и бассейна Нила. Экспедиция Фуро – Лами, пролегавшая через Сахару, установила связь между средиземноморской и тропической Африкой. В 1892 г. завоевана Дагомея, в 1895 г. – остров Мадагаскар. В Индокитае к Тонкину добавились Кохинхина, Аннам, протекторат над Камбоджей, образовав процветающую страну, где Галлиени и Лиотэ постигали искусство создания империй. В Индийском океане, в Красном и Карибском морях Франция приобрела такие стратегические порты, как Джибути, и такие богатые колонии, как Новая Каледония. Некоторые из этих приобретений произошли почти без ведома страны и вопреки сопротивлению палат. Отвод войск из Тонкина был отклонен перевесом в четыре голоса. Несколько смелых, бескорыстных людей – офицеры, миссионеры, служащие гражданской администрации, известные министры (Ферри, Эжен Этьен, Габриэль Аното) – подарили республике эту империю, значение которой долгое время недооценивалось населением. По примеру Бразза и Галлиени была сформирована плеяда администраторов, которые пытались поддерживать добрососедские отношения с местным населением. Вскоре жители стали проявлять такую преданность, что Франция смогла набрать среди них войска, в которых она нуждалась для управления империей. Таким образом, вопреки ожиданиям Бисмарка, с увеличением империи военная мощь Франции не сократилась, а возросла.
Солдат французской колониальной армии. Конго, 1898
3. Зато Бисмарк чуть не поссорил Францию с Англией, используя как повод вопросы, связанные с Африкой, «континентом, созданным самим Провидением, чтобы причинять неприятности Foreign Office» (Министерству иностранных дел Англии.). Имперские амбиции обеих стран вполне могли привести к конфликту. Англичане хотели построить железную дорогу от Кейптауна до Каира, но для этого им требовалось овладеть Суданом. Некоторые французские колонисты полагали, что французские потери в Египте можно было бы частично компенсировать, если бы французские экспедиции сумели разделить Африку по горизонтали и достичь Нила ниже той территории, которую занимали англичане. В целом это представлялось повторением в Африке того сценария, который провалился в Америке и привел к Семилетней войне: оккупация внутренних территорий страны. Результаты этого противостояния едва не переросли в трагедию. Экспедиция майора Маршана пересекла континент и вдруг в суданской деревне Фашода столкнулась с более многочисленными войсками генерала Китченера. Английское правительство потребовало отвода войск Маршана. Но тут взыграла французская гордыня. В течение нескольких дней все ждали начала войны и даже провели мобилизацию флотов обеих стран (1898). Но в тот момент французское Министерство иностранных дел возглавлял Делькассе, который прекрасно понимал всю бессмысленность борьбы между Францией и Англией, в то время как главной опасностью для Европы являлась все возрастающая мощь Германии. У Делькассе хватило мужества (а учитывая уровень возбуждения, в котором находилось тогда общественное мнение, для этого требовалось особое мужество) сказать себе: «Возможно, если мы уступим в этом инциденте с деревней Фашода, болезненном, но относительно незначительном, у нас появится возможность начать совместное урегулирование всех франко-английских разногласий».
