6. Главной характерной чертой Ренессанса следует считать тот факт, что эта культура была присуща только элите. Цивилизация Средневековья была общенародной. Труверы и жонглеры распевали на площадях; мистерии разыгрывались на паперти собора для народа; и сам собор возводился безвестным архитектором с помощью всего города. Искусство Ренессанса, наоборот, является аристократическим. Вийон писал баллады, понятные далеко не всем; сонеты Ронсара и Шекспира недоступны для простых людей. Гуманизм еще больше углубляет пропасть между классами. Архитектуру общенародную заменяет архитектура частная. Она создана для великолепия и радости. Итальянские архитекторы, художники и скульпторы работают по всей Европе. Они насаждают классические ордеры, колоннады, горизонтальные линии, которые заменяют высокие готические своды и устремленность нефов ввысь. В скульптуре и в живописи искусство остается номинально христианским. Живопись еще обращается к религиозным сюжетам, но теперь она вносит в них гораздо больше человечности. Тинторетто разрисовывает церкви Венеции женскими телами. Тициан на одном и том же полотне изображает Святую любовь и Любовь земную – двух блондинок, одну – в одеждах, благопристойную и застенчивую; другую – бесстыдную, надменную и обнаженную. На смену традиции художника Средневековья, наивно выражающего свою веру, художник Ренессанса приводит «стремление к эффекту».
Робине Тестар. Пенелопа. Иллюстрация к «Посланиям героинь» Овидия. Около 1500
7. Мы сказали, что речь идет скорее о революции, чем о возрождении, но пожалуй, лучше было бы говорить об эволюции, потому что изменения не носили резкого характера. Ни феодальный дух, ни вера вовсе не исчезли во Франции XVI в., но средние классы, объединенные монархией, ослабили феодализм; гуманизм вынудил Церковь расширить рамки образования; забота о немедленном счастье заменила заботу о вечном спасении; и между народными массами и художниками происходит разрыв. Впрочем, новые идеи медленно пересекают Альпы, и результаты их воздействия различны в Германии, в Англии и во Франции. В Италии гуманизм вернул элиту к язычеству. Франция подвергалась сильным потрясениям в течение целого века, она не подчинилась ни пуританству, ни язычеству, а только обогатилась и оплодотворилась этими чуждыми влияниями и в XVII в. вышла на свою собственную дорогу. Конечный взрыв новых идей осуществился только в XVIII в. И Французская революция – это дочь Возрождения.
II. О том, как Италия сначала призвала французов на помощь, а затем изгнала их
1. После смерти Людовика XI две проблемы внешней политики должны были занимать внимание нового короля Франции: это Фландрия, которую жаждали присоединить к себе Франция, Англия и Империя, потому что каждая опасалась, что ее оккупирует одна из двух других стран; и Италия, потому, что старая имперская мечта все еще владела суверенами Европы, и потому, что каждый итальянский город, если его кто-то присоединял к себе, взывал о помощи к какой-нибудь иностранной армии. В глазах проницательного француза, строящего планы на будущее, проблема северо-востока должна была представляться весьма значительной; именно оттуда исходила главная опасность для наших границ. Но Карл VIII, нарушая свою первую австрийскую помолвку, отказался от Франш-Конте и от Артуа. Соблюдая приличия, он уже не мог нападать на эти провинции, к тому же и собственные устремления влекли его к Италии. Все слухи были только о красоте итальянских городов, об их художниках, их поэтах. Юный король Франции, худой, некрасивый, даже уродливый, влюбленный в свою королеву-бретонку, хитрую хромоножку с большим сердцем, обладал душой рыцаря. Эта молодая чета постаралась сделать из королевского замка Амбуаз нечто прекрасное; Анна украсила стены великолепными гобеленами, плиты пола застелила восточными коврами. Карл показывал посетителям свою коллекцию оружия: меч Карла Великого, шпагу Людовика Святого, топор Дюгеклена и доспехи Жанны д’Арк, подбитые красным шелком. Он мечтал присоединить к этой коллекции клинок, прославленный его собственными подвигами. Во Франции было много итальянских иммигрантов и изгнанников, они пылали ненавистью к тем группировкам, которые их выслали. В каждом большом городе юга и даже в Париже какой-нибудь итальянский кюре наставлял итальянский приход. Генуэзские, ломбардские и флорентийские банкиры открывали во Франции свои конторы. Дома французского дворянства породнились с итальянской знатью. Многочисленные итальянцы занимали должности при дворе или в армии, и все они старались использовать Францию в своих интересах.
Жан Бурдишон. Портрет Карла VIII, короля Франции. XVI в.
2. Словом, найти предлог для вторжения было нетрудно. Официально пять больших итальянских государств – Рим, Венеция, Неаполь, Милан и Флоренция – были объединены договором Лоди (1454); на деле же они плели друг против друга заговоры, а внутри каждого из них было по меньшей мере две противоположные партии. Неаполитанское королевство, в частности, оспаривалось французским домом Анжу и испанским арагонским домом. Во времена Карла VIII неаполитанским королем был Фердинанд Арагонский, которого ненавидел папа, и Лодовико Моро, регент Милана. Поэтому, если бы Франция предъявила права на Неаполь, она могла бы быть уверенной в сильных союзниках. Карл VIII, окруженный «людьми низкого сословия, которые ни в чем не имели опыта», позволил соблазнить себя «фимиамом и блеском Италии». Чтобы развязать себе руки, он подкупал Священную Римскую империю и Англию ценой опасных для страны территориальных уступок или деньгами. Его итальянские проекты находили отклик среди народа. Франция чувствовала себя сильной. При своей удивительной способности к восстановлению, она уже залечила бедствия Столетней войны. Благодаря Карлу VII и Людовику XI она обладала самой мощной армией в Европе, и теперь назрела острая необходимость использовать ее вне пределов королевства, ибо в ней было больше иностранцев, чем французов, а это могло привести к разграблению страны. Итак, король собрал свои силы в Лионе, торжественно обнял свою маленькую королеву и отправился через Альпы с более чем тридцатитысячной армией (в августе 1494 г.).
Жан Бурдишон. Анна Бретонская со свв. Анной, Урсулой и Еленой. Миниатюра из Часослова Анны Бретонской. Между 1503 и 1508
3. Вначале это была та самая великолепная прогулка, о которой он так мечтал. При его вступлении во Флоренцию жители толпились возле украшенных тканями окон и смотрели, как проходят литаврщики, флейтисты, арбалетчики, лучники, алебардисты, швейцарские полки, все были в великолепных одеяниях королевских цветов, красного и желтого. Наконец появилась свита короля, штандарты и сам Карл, с копьем в руках, на вороном коне, в золотых доспехах и в длинном синем плаще, покрывавшем круп его лошади. Зрелище было достойно рыцарских романов, но флорентийцы казались враждебными и недоверчивыми. У этой королевской армии была плохая репутация: в ней было много разбойников, «не знающих дисциплины», которые больше грабили Италию, чем восхищались ее красотами. Савонарола, знаменитый доминиканский проповедник, провозглашал приход когорты ангелов, которые явятся из Франции, чтобы освободить Италию от папских репрессий. «Но их приход, – говорит Гвиччардини, – обернулся огнем и чумой». В Риме папа Александр VI, который способствовал экспедиции Карла VIII, испугался того, что сам же и породил, и, забаррикадировавшись в замке Святого Ангола, обратился за помощью к султану! Только неаполитанцы сдержали свои обещания и – согласно договоренностям – с появлением французов подняли мятеж против арагонцев. В феврале 1495 г. Карл VIII вошел в Неаполь, последний пункт своего похода. Некоторое время он наслаждался этим земным раем, любовался итальянскими садами, роскошными плафонами и паркетами дворцов, нанимал работников, которые сумели бы так же украсить его замок Амбуаз. Но было бы сильным преувеличением сказать, что это он принес во Францию дух итальянского Возрождения. Несколько неаполитанских садовников и столяров – это еще не Возрождение. В то время как он восхищался прелестями Неаполя, его армия навлекала на себя жгучую ненависть неаполитанцев, потому что освободители на глазах превращались в завоевателей. Теперь вся Италия сплотилась в своей ненависти к оккупантам. Папа, Венеция, Лодовико Сфорца и католик Фердинанд Арагонский объединились в лигу против Карла VIII. Его предали те самые люди, которые перед этим его призвали.
