Р. Перселл. Маркиза де Помпадур. Гравюра английской школы. Первая половина XVIII в.
8. Недопонимание между королем и его народом перекинулось и на внешнюю политику. В колониях, несмотря на мирный договор в Экс-ла-Шапель (Ахен), англо-французская война продолжалась. Да и каким образом правительство могло бы ее прекратить? При плохой погоде требовалось два месяца, чтобы достичь Нью-Йорка, и шесть месяцев, чтобы добраться до Калькутты. Приказ о прекращении огня не прекратил войны. В Америке французское правительство пыталось объединить Луизиану с Канадой, Миссисипи с Сен-Лораном, проведя границы позади британских колоний, которые оказались бы тем самым без hinterland (тыла) и зажатыми между Аллеганскими горами и морем. В период мирного времени разразилось сражение в долине Огайо, и французы, прогнав колонистов, построили там форт Дюкен. Несмотря на такие преимущества, положение французов в Канаде было очень ненадежным. Английские колонии, начиная со времен Карла II, образовали вдоль побережья однородную и плотнонаселенную зону. Численность населения составляла примерно 1 млн 200 тыс. человек, в то время как число французских колонистов не превосходило 60 тыс. Англия, где торговцы были сильны, упорно держалась за свои рынки и для их сохранения готова была понести те жертвы, на которые никогда не согласилась бы Франция, где торговля не пользовалась большим влиянием.
9. Не только колонии, невзирая на мирные договоры, продолжали сражаться во всех уголках мира. Британское адмиралтейство, узнав, что два прекрасных министра морского флота – Руйе и Машо – перестроили французский флот, проявило беспокойство и разрешило охоту на море за французскими кораблями без всякого объявления войны. Людовик XV ограничился отправкой нот протеста, а это как раз тот способ протеста, который вот уже семь тысяч лет, с тех пор как существует род людской, алчущий чужого состояния, приводит в восторг и поощряет агрессоров. Можно сказать, что с восшествием на трон Вильгельма III возобновилась Столетняя война. Целью войны была уже не анжуйская империя, не англо-французская империя, а империя всемирная. Она должна была достаться тому из двух соперников, кто добьется владычества над морями. Поэтому, чтобы сосредоточить все силы на перестройке морского флота, Франция нуждалась в мире на континенте. И напротив, Англии традиционно было вполне достаточно найти наемников на континенте. Уже десятки раз опыт доказывал, что ее морские и колониальные победы оказались бы тщетны, если бы Франция сумела оккупировать Фландрию, ибо тогда в момент переговоров Англии пришлось бы вернуть колонии, чтобы добиться освобождения Антверпена. Оставалось выбрать такого наемника. До 1748 г. Англия одаривала Австрию субсидиями. Фридрих II требовал денег меньше, чем Мария-Терезия, и был лучшим стратегом. Англия сменила союзника.
10. И в это же самое время Франция тоже сменила союзника. Уже при Франциске I проявление ненависти к Австрии считалось основой мудрости французского короля. Эта ненависть постоянно жила в умах большинства французов. Свидетельствовала ли она о мудрости? Служила ли интересам страны? В этом можно было сомневаться. Что выигрывала Франция от новых побед Пруссии? Таилась ли в ее успехах опасность для немецких свобод, а следовательно, и для Европы Вестфальских договоров? Говорили, что смена союзника было делом женских рук, что Фридрих II, женоненавистник, оттолкнул от себя оскорблениями и Марию-Терезию, и императрицу Елизавету, и мадам де Помпадур, которую он называл «Мадемуазель Пуассон»,
[44] в то время как австрийская императрица называла ее в своих письмах не иначе как «Мадам, моя дражайшая сестра». Возможно, что расположенность маркизы и помогла императрице Австрии. Но крутой разворот в выборе союзников имел более глубокие причины. Берни, новый французский министр иностранных дел, отлично понимал опасность, которая грозила со стороны Пруссии. К сожалению, страна не пошла за ним. Морские поражения, потеря Канады и Индии едва затронули общественное мнение. Вспомним с грустью «несколько арпанов снега» Вольтера.
[45] Победа Фридриха Прусского при Росбахе была воспринята во Франции едва ли не с радостью. Хвалить врагов было в характере Фронды. Имея дело с французским «тираническим» правительством, всем хотелось верить, что «просвещенный» монарх из Сан-Суси олицетворял собой свободу. На деле же он был злейшим врагом, и Бурбоны кажутся святыми по сравнению с Гогенцоллерном. Но когда общественным мнением овладевает безумие, то излечить его могут только дальнейшие события и время.
11. После поражения при Росбахе Берни совсем пал духом. Король и двор никак не реагировали на это поражение. «Мне кажется, – говорил Берни, – что я министр иностранных дел в лимбе
[46]». Он тщетно указывал на опасность «Господу Богу и его святым», то есть Людовику XV и его приближенным. Он взволновал их лишь на краткий миг: «А затем их вновь охватила летаргия; они смотрят большими грустными глазами, но ничего не делают». Французские солдаты были, естественно, все так же смелы, но повсюду царил беспорядок: «Достаточно было бы изменить наши нравы, и то, на что в других странах потребовались бы века, в нашей стране свершилось бы всего лишь за один год», если бы только кто-нибудь взял на себя этот труд. Но и сам Берни не стремился стать таким человеком. Больше того, он с готовностью уступил власть Шуазёлю, другу мадам де Помпадур, философу и самому блестящему из наших послов. Шуазёль вел четкую политику, направленную на заключение семейного пакта с Испанией. Это был договор о взаимопомощи, по которому следовало установить нечто вроде баланса сил на море путем объединения обоих флотов. Но даже в этом случае Англия сохраняла свое превосходство на море. Именно на море военные события развивались для Франции столь же неудачно, как для Австрии – на земле. В 1763 г. пришлось подписать мир в Париже – один из самых печальных для страны за всю ее историю. По этому миру Франция переставала быть империей – империей становилась Англия. В этой Семилетней войне Франция потеряла Канаду, всю территорию на восток от Миссисипи, Индию (кроме пяти торговых контор), Сенегал, а кроме того, еще и Гренадины (Windward Islands). Фридрих II сохранил Силезию. К чести Шуазёля нужно сказать, что сразу после поражения он пытался восстановить флот. И не кто иной, как он, аннексировал не только Лотарингию (наследство, вернувшееся к Франции после смерти Станислава Лещинского), но и Корсику, которая станет одной из самых верных французских провинций.
12. На реорганизацию армии и флота требовались деньги. Была только одна возможность их получить: взять у тех, у кого они были, – у привилегированных. Но те яростно защищались. Духовенство утверждало, что «даже у народов, прозябающих во мраке идолопоклонничества», почиталась религиозная собственность. Чтобы преодолеть это сопротивление, требовались, вероятно, решения парламента страны. Шуазёль надеялся заручиться его поддержкой, добившись от короля изгнания иезуитов. Это вызвало восхищение философов, но в парламенте кошелек значил больше, чем вероисповедание. Сопротивление налогам продолжало оставаться очень сильным, особенно в Бретани, где борьба Ла Шалоте – местного парламента – против Эгийона, коменданта провинции, приняла размах философской оппозиции. «Суть закона в том, чтобы он был принят, – говорил парламент города Ренн. – Право принимать закон – это право нации». Итак, это право не может быть осуществлено «во время перерывов в заседаниях парламентов», утверждал Ла Шалоте. Доктрина весьма спорная, потому что парламенты той поры не были представительными. В 1759 г. некий месье де Силуэт становится генеральным контролером финансов. Он слыл мыслителем, и Вольтер писал о нем: «Я признаю, что Господь Бог послал нам месье де Силуэта во спасение». Этот Божественный посланец предложил ввести многочисленные налоги, «даже на воздух, которым дышат», вызвал яростные протесты и через четыре месяца исчез, оставив во французском языке свое имя для обозначения мимолетной тени. «Орел оказался мокрой курицей», – философски констатировал Вольтер. Но дефицит казны так и остался дефицитом.
